Поверишь этому - поверишь всему. Запомни мои слова

Он мило разговаривал с ней. Бессознательно она начала скручивать простыню в тугой длинный канат. Да, он разговаривал. Сперва он говорил забавные вещи. Он добился того, чего добивались очень немногие, он заставил ее смеяться. Затем, попозже вечером, после того как они немного выпили, он начал ей льстить. И это не была банальная чепуха. Это было нечто поразительное, личное, и это ее разгорячило, а из-за бархатной силы напитков, какими он ее угощал, она не ушла от него, как следовало сделать. Это продолжалось, пока она не осознала, что становится опасно легкомысленной. Она перестала пить, но не смогла заставить его замолчать. Он произносил очаровательным образом самые возмутительные вещи. Она почувствовала, что ее влечет к нему совершенно против ее воли. Казалось, нечто внутри нее стремится к нему, делая ее слабой и неспособной к сопротивлению.

Она помнила, когда он ее коснулся. Она знала, вне всякого сомнения, что он ее касался и до этого. Почему бы иначе он продолжал глядеть на нее с такой настойчивостью?

Казалось, он не спешил. Это было потому, что он очень самоуверен. Даже в мелких вещах он всегда самоуверен. В таких мелких вещах, как закуривание сигареты, хождение по наполненной людьми комнате или заказывание блюд.

Она вспомнила, что меньше чем через час он вознамерился овладеть ею. Он взял бы ее так же самоуверенно, как делал все остальное. Она абсолютно ничего не смогла бы поделать. Она знала это до того, как он начал. Абсолютно ничего, потому что она была не в силах сопротивляться. Ей казалось, будто она все это видит во сне.

И вот… он прикоснулся к ней. Он твердо положил ладонь на ее руку. Она знала, что он точно так же непоколебимо и самоуверенно протянул бы руку, чтобы погладить по голове рычащую собаку.

Когда он прикоснулся к ней, кровь быстрее побежала по ее жилам. Она помнит, что подумала в тот миг: такое происходит только в романах. В действительности она ощутила, как внезапный ток пронизывает ее.

Он продолжал говорить, держа ее руки в своих. Встретив его взгляд, она увидела, что он больше не собирается шутить. Теперь он был серьезен. Она увидела пыл, оттолкнувший насмешливость на задний план.

Он резко встал и повел ее в заднюю часть ресторана, через дверной проем со стеклярусным занавесом. Они вместе пошли по тускло освещенному коридору, слабо пахнущему сандаловым деревом.

Она вошла следом за ним, чувствуя слабость в коленях, в небольшую комнату с красивой обстановкой, освещенную розовыми фонарями. Она была не в состоянии ничего сказать.

Лежа в постели, она очень ясно видела эти фонари. Закрыв глаза, она могла их видеть еще более ясно. Она почувствовала, как он укладывает ее на диван, как его руки снимают груз с ее груди. Его руки заставили ее внезапно захотеть его с настойчивостью, которая ее ужаснула.

Она проговорила немного дико:

— Будьте добрым со мной… будьте добрым со мной… — И она вспомнила, как пыталась найти его рот своими губами.

Она не заметила, как он ее раздел. Она смутно сознавала, что ее одежда соскальзывает под его руками. Затем он внезапно утратил всю свою гладкость и стал обращаться с ней бесстыдно.

Она лежала, глядя на розовые фонари, ощущая тошнотворное презрение к самой себе. Ее желание отошло от нее в тот момент, когда он взял ее. Это было так внезапно, так зверски, так неожиданно… так отвратительно эгоистично. Поэтому она лежала, глядя на розовые фонари, пока он не отодвинулся от нее.

Он сказал немного нетерпеливо:

— Становится поздно, нам лучше вернуться на судно.

Она ничего не сказала. Она не могла даже плакать.

— Ты что, не слышишь? Уже почти двенадцать. Не взглянув на него, она ответила:

— Разве это важно? Разве что-нибудь бывает для вас важно? Уходите. Возвращайтесь на судно. Мне больше нечего вам дать. Почему вы не уходите?

Он сказал нетерпеливо:

— Ради Бога, перестаньте разговаривать и одевайтесь.

Она закрыла глаза и промолчала. Поэтому он покинул ее. Он вышел из комнаты своей самоуверенной походкой и оставил ее одну.

Когда он ушел, она встала и оделась. Она помнит, что не смогла смотреть себе в лицо, когда стояла перед зеркалом. Она помнит, как осудила себя за то, что поступила как шлюха, и ей стало стыдно.

Она вернулась в ресторан. Когда она села за столик, который они занимали раньше, официант, обслуживающий их, посмотрел на нее с любопытством. Ей было безразлично, что он подумал. Ей было все безразлично. Она лишь ощущала холодную ярость по отношению к самой себе за то, что была такой шлюхой. Она больше не думала о Лейси. Единственное, о чем она могла думать, так это о том, что все случилось с ней из-за Гаваны, из-за большой желтой луны, из-за иссиня-черной воды, усеянной тысячами огоньков от набережной. Она заслужила, чтобы с ней обращались как с проституткой. Она даже не получила удовлетворения от мысли, что была вполне совершенна как проститутка… Ей лишь хотелось быть очень больной и хотелось плакать и не делать абсолютно ничего.