Повесть и рассказы. Компиляция. Книги 1-18 (СИ)

Продолжение записи от 21 июля. 5 июля. Вклеить. Дописано.

Тюльпан – интересный продукт слияния. Тощий, почти одиннадцать футов высотой, но выпрямляется он редко, ходит сутулясь, часто скребет передними руками о землю. Они у него тоже тощие, с тремя длинными пальцами.

Эта тварь чем-то напоминает насекомое. Манерой двигаться, блестящим хитином и рыжими волосками, торчащими из суставов. А еще загнутыми шипами на ногах и локтях.

Голова у него похожа на бутон тюльпана, с сотней маленьких паучьих глазок и двумя трубочками-ртами. Горловые пузыри, как у толстоморда – желтые, маслянистые, но это не является его уязвимостью. По сути тюльпаны вообще неуязвимы, если не сбросить на них автомобиль, не выстрелить из пушки или не всадить очередь из крупнокалиберного пулемета.

Все эти пистолеты, автоматы и винтовки для существа после слияния – не более, чем комариный укус.

Я валялся, все еще оглушенный, возле залитой кровью «Секвойи», отстраненно наблюдая, как это создание неспешно приближается. Буквально заставил себя сесть. В голове звенело, укушенную руку жгло огнем.

Бежать не имело смысла. Слишком уж он близко ко мне подобрался. Еще четыре-пять его широких шагов и все.

В такие моменты приходит Мадлен.

Она спит месяцами, но, если долго находиться среди людей или случается серьезная опасность, нам приходиться вместе делать одну простую вещь.

Убивать.

Ее руки вырвались из моей спины двумя лоснящимися темными жгутами, увенчанными страшными когтями, и я прыгнул.

Сквозь дождь. Забыв о боли. Выше хвача. И конечно же быстрее. Я врезался тюльпану в грудь и руки Мадлен ударили двумя молотами, проламывая его хитиновую броню.

Во все стороны брызнула кровь, но мы не останавливались. Били и били, заставляя его сперва изумленно вздрагивать, затем отшатываться, после выть от боли.

Когда он упал, смяв несколько машин, его торс был разорван почти пополам…

22 июля

Не люблю об этом вспоминать. Но, полагаю, хоть сюда следует записать правду.

Это случилось у Фонтейна, когда на меня выскочила толстенная бабища, вся заляпанная розовой слюной.

Я замешкался. Испугался. Был слишком нерасторопен и получил слабую кровоточащую царапину. Мелочь.

Мадлен сразу же сделала мне укол, но не помогло. Уже через час я скулил от света и старался забиться в самый темный угол. Жар. Озноб. Привет, бешенство!

На следующий день лишь мрак. И я не знаю, сколько это продолжалось. Когда очнулся, вся одежда была мокрой и провоняла потом, рядом лежала Мадлен. Ее била дрожь, глаза стали фиолетовыми, а на губах пузырилась розовая пена.

Футболка разорвана и на ее плече следы зубов.

Моих зубов.

Что я мог сделать?

Лишь ждал, а после обнял ее и вновь впал в забытье.

Это были бесконечные грезы, наполненные болью, жаждой и снами охоты на оленей. Мы спали в коконе и это было слияние, закончившееся тем, что я и Мадлен теперь единое целое.

И вполне возможно единственное существо, зараженное бешенством, сохранившее память и возможность трезво рассуждать.

Новый странный вид.

Мы умерли и воскресли. Возродились в крови, заражении, став чем-то иным.

И в то же время оставшись людьми.

Другие зараженные видят в нас человека. И они остаются опасны.

Другие люди видят в нас человека. И… мы опасны для них. Однажды это уже случилось. Когда я присоединился к группе, недалеко от Роли. Через двадцать дней соседство с ними стало невыносимым, мы уже не могли сдерживаться, вирус рвался на свободу, требовал распространить его дальше и пришли в себя, когда вокруг нас были лишь трупы.

С тех пор я стараюсь ни с кем подолгу не быть вместе. Не встречаться. Спрятался здесь и тяну свою долгую, странную, одинокую жизнь, лишь иногда разговаривая с Мадлен.

Кровь и укусы других зараженных – опасны. Они лишают меня контроля, вымывают человеческое. И тогда помогает вакцина. Останавливает процесс. Но если с ней перегнуть, то можно и не проснуться.

Лэрри, желая помочь, едва не прикончила нас.

Ну. Вот я и рассказал. Но легче не стало. Никогда не становится.

Сегодня я уезжаю. Туда. В маленький городок между Джексонвиллом и Саванной. Как и обещал Мадлен.

Дневник оставлю здесь. Ни к чему его брать в долгую дорогу.

Возможно мои записи кто-нибудь прочитает. А я всегда могу начать с чистого листа.

Алексей Пехов

Дождь

— Сара Тисдейл. Ваше любимое, если не ошибаюсь…

Будет ласковый дождь, будет запах земли,

Щебет юрких стрижей от зари до зари,

И ночные рулады лягушек в прудах.

И цветение слив в белопенных садах;

Огнегрудый комочек слетит на забор,

И малиновки трель выткет звонкий узор,

И никто, и никто не вспомянет войну:

Пережито-забыто, ворошить ни к чему.

И ни птица, ни ива слезы не прольет,

Если сгинет с Земли человеческий род.

И весна… и Весна встретит новый рассвет,

Не заметив, что нас уже нет.

(Сара Тисдейл «Сонет 40»)