Повесть из собственной жизни. Дневник. Том 1

Сегодня мы, по обыкновению, пошли гулять. Пошли в город (в Бизерту. — И.Н.),так как Папа-Коля получил урок на скрипке и ему нужно было зайти для переговоров. День был жаркий. Потом с юга и запада стала наползать черная туча. Думала, ночью будет гроза. В городе разошлись. Папа-Коля пошел к своему полковнику, а мы с Мамочкой и Константином> Конст<антинови>чем решили поехать на ту сторону канала на пляж! Там уговорились встретиться. Сели на bac [250]и посмотрели в сторону озера. Картина была замечательная: гора, что торчит в пресном озере, была закрыта синей тучей, туча наползала все больше и больше. Сверкала молния. Через несколько минут уже не было видно ни горы, ни берегов озера. Потянул ветер. Мы решили, что не стоит идти на пляж, и с тем же баком поехали назад. Тут я увидела нечто необычное: вдали, с моря поднимались в облаках серо-желтые клубы, как дым. Сначала поднимались из воды, потом показались слева, туча все наползала. Едва мы успели доехать до берега (тут же встретили Папу-Колю), как поднялся ветер. Мы собрались пойти в русскую столовую укрыться от дождя. Но уже только мы дошли до первого дома, как закрутилась пыль, и через какие-нибудь полминуты налетел ураган, сделалось совсем темно, крутились тучи песка. Мы едва успели забежать в какой-то подъезд. Туда же зашла семья французов. Переждали бурю. Где-то на лестнице распахнулось окно, и в него хлынул громадный поток дождя. Была гроза. Я выглядывала за дверь — было настолько темно и пыльно, что не было видно даже соседнего забора. Шквал промчался минут через пять, скоро перестал и ливень. Однако он успел наделать суматоху. По улицам валялись пальмовые листы и ветки деревьев. На пляже все кабинки (раздевальные) перевернуло вверх дном, многие унесло в море. Кое-где на магазинах сорваны вывески. Говорят, что наш «Моряк» сорвался с якорей. По дороге много сломанных маслин. В Сфаяте ураган был не такой, вся сила его промчалась по каналу. Мы думали найти у себя в кабинке море воды (у нас еще было раскрыто окно) и нашли только обычную лужу, и еще все предметы были покрыты слоем пыли и мелкого песка.

23 октября 1922. Понедельник

Написала Тане письмо, расстроилась и решила, что самое лучшее теперь лечь спать.

24 октября 1922. Вторник

Читала сейчас Кнута Гамсуна. Хорошо пишет. Может быть, это мне кажется потому, что в нем все-таки есть что-то новое, незатронутое, по крайней мере, мной.

25 октября 1922. Среда

День прошел в тяжелой физической работе. Устала, но чувствую какое-то необъяснимое блаженство и удовлетворение. Горько только то, что обычно я чувствую такое удовлетворение именно после физической работы, а не умственной. Жаль, что из меня, скорее, выйдет прачка, а не ученый!

26 октября 1922. Четверг

Нервничаю. Поднят вопрос, что надо мне поступить в колледж. Я ничего против не имею, смущает меня только то, что опять я для языка оставляю все — и занятия, и книги, и все. Папа-Коля говорит, что это ничего не значит. Ну, что будет. Сейчас напрасно еще об этом думать.

27 октября 1922. Пятница

Сегодня Папа-Коля заходил в колледж, но только ничего не мог сказать. В понедельник пойду с ним: начальнице надо меня видеть. Сегодня мне уже очень хочется поступить. Я думала об этом весь день. Хорошо, если бы только приняли в старший класс.

29 октября 1922. Воскресенье

Вчера не писала — устала, мы далеко ходили гулять, а на обратном пути под Сфаятом кадеты перехватили меня — играть! Сегодня в церкви о. Георгий говорил проповедь на ту тему, что церковь аполитична и всегда молится за всякую, самую даже безбожную власть. «Но, — добавляет, — конечно, в глубине души каждого верующего христианина всегда желательна власть монархическая. Всякие президенты только стремятся отдалить церковь от государства, только царь стоит близко к церкви, ибо он помазанник Божий и т. д. Конечно, церковь молится за всякую власть, но в глубине души она всегда молится за царя». Вот иезуит!

30 октября 1922. Понедельник

Выжидательное настроение. Если завтра Александра Михайловна идет в город, то моя судьба решится, если нет — опять оттяжка! А это так скверно! Терпеть не могу неопределенности!

Ничего я не могу писать сейчас, не могу! Или я совсем больна, или с ума схожу!

5 ноября 1922. Воскресенье

Больна была — не писала. Потом — захандрила. Вспомню ли в будущем, что значила моя хандра в 16 лет? Как-то безнадежно все. Начался дождь, холода, опять на полу лужи, а стена и занавеска на окне — мокрые. И это только начало, день впереди. Опять у меня насморк, от чиханья содрало горло, и едва ли все это скоро кончится. С колледжем дело, по-видимому, не выгорит: учебники не по-нашему карману. Все по-старому, и не видно этому конца.

7 ноября 1922. Вторник