Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

В тот час, когда опять увижу мореИ грязный пароход,Когда сверкнет надежда в робком взоре,И якорь поползет,В тот час, когда тяжелый трап поднимут,И просверлит свисток,И проскользнет, уж невозвратно,мимо Весь белый городок,И над рулем, журча, заплещет ровноЗеленая вода, —Я все прощу, я все прощу любовно,Как прежде — никогда.И, пробегая взглядом крест костела,Бак и маяк большой, —

Я снова стану девочкой веселойС нетронутой душой.11 — VII — 24

* * *

А с каждым вторником Сфаят пустеет.Прощаются, спешат на пароход.Два-три лица серьезней и грустнее,И снова время тихое плывет.Есть где-то мир, и все идут вперед…И только, ничего не понимая,Зачем-то — сильная и молодая —Ненужным дням я потеряла счет.5 — VIII — 24

* * *

У богомольных есть красная лампадка,

В углу притаились образа Пречистой.Дрожа, горит огонек лучистый.Придут из церкви — распивают чай.У домовитых во всем порядок.На окнах — белые занавески.В вазочках цветы, и ветер резкийИх касается невзначай.У вечно-мудрых есть страшные загадки,Есть толстые книги и мудрые фразы.У вечно-дерзких есть восторг экстаза.Заменяющий светлый рай.У меня нет красной лампадки,У меня нет белой занавески,Нет писаний мудрых и веских,

А комната у меня — сарай.У меня есть синяя тетрадка,У меня есть белые книги,У меня зато есть пестрые мигиИ неистовый месяц — май.17 — V —24

Мамочке…

Смотри на закатные полосы,На землю в красной пыли,Смотри, как колеблет волосыВетер чужой земли.Как сосны вершинами хвойнымиКолышат вихри лучей.Смотри, как лучи беспокойныеГорят на твоем плече.

В недвижном, седеющем воздухеЗакат разлил красноту.Смотри, как арабы на осликахВ закатную даль идут.Смотри, как маслины дуплистыеНе могут ветвей поднять,Как искрится золотистаяВолос твоих светлая прядь.И небо пурпурно-красноеГорит на краю земли,И что-то хорошее, ясноеКлубится в красной пыли.28 — Х —23Тунис, Бизерта, Сфаят

Дальше, конкурс «Звена». Против всякого ожидания мое стихотворение было напечатано в первом номере. А всего прислано 382. [454]Теперь я удовлетворена. Больше мне ничего и не надо. Инкогнито я, конечно, уже не сохранила. В Сорбонне меня встречает Ладинский словами: «Ну, нашли ваше стихотворение?» Отпираться не стоило, да и не к чему. В Союзе Майер отозвала меня в сторону: «Ваше?»

Кстати, о Ладинском. Из Сорбонны он меня проводил до метро. До Odéon не успели наговориться, прошли до St. German. Он был такой близкий и хороший. Иногда он бывает таким, иногда мне даже казалось, что слишком, т. е. слишком близким; но его слова, когда мы прощались у решетки метро, теплы и хороши. Что он говорил, уже не помню; началось с конкурса, он говорил о моей молодости и о том, что я смогу сделать в будущем. Потом на вечере мы почти не сказали друг другу ни одного слова. Я была страшно одинока, почему-то в прошлый раз я это особенно остро почувствовала.