Повесть, которая сама себя описывает

— А так и спросил. Что, говорю, тебе Инка уже дает или все еще цену себе набивает? Он такой вздрогнул, засмущался, не знает, что ответить. А мне пофигу, я широко улыбаюсь и жду ответа. Он тогда тоже разулыбался, говорит — ага, говорит, цену набивает. Я его по плечу похлопал, говорю типа — ничо-ничо, ищите, и обломится вам. Батюшке, говорю, нашему по барабану, он Инку готов отдать за первого встречного, типа тебя. Ты, главное, с матушкой дружи. Ну и меня постарайся не обижать. А то я тебя обижу — мало не покажется. Вообще душевно так поговорили, выпили. Он за коньячком сбегал, посидели, я ему всю политику партии рассказал.

— Ну и какую это всю политику партии? Нам тоже расскажи!

— Кому это нам? Мне вот не надо, — отказался Кирюша. — Знаю я всю вашу политику партии. Давить и не пущать!

— А вот и не знаешь, — уверенно ответил Ольгович.

— Ни хрена не знаешь, — согласился Стива.

— Знаю! А если и не знаю, то знать не желаю! Я свободная личность, и не желаю вдаваться в ваши низменные совдейские подробности. У меня есть все — ум, талант, средства, и ничего мне от вашей политики партии не надо.

— А проституток? — ехидно спросил Ольгович.

— Да как сказать? — почесал в затылке Кирюша. — Проститутки — это, конечно, пикантно. Но ведь они существуют независимо и помимо всякой вашей партии. Да и потом, одно дело полюбоваться, а если в постель — то вдруг правда какой-нибудь сифилис подхватишь.

— Сифилис — это точно, а триппер — еще хуже, — сказал Стива.

— Сказал тоже! — заспорил Ольгович. — Чем же хуже?

— А тем и хуже! Лечат и то, и другое одинаково, антибиотиками. А вот диагноз ставят по-разному. На сифилис кровь сдаешь — и все. А на триппер делают мазок из уретры.

— И что, это больно? — спросил Кирюша, болезненно поморщившись.

— А вот засунь себе карандаш в уретру — узнаешь. Или хотя бы стержень от ручки.

Это наверняка было ужасно. История, как выражался Кирюша, не для печати. Стива, как всем известно, в свое время занимался каратэ. Потом каратэ запретили, и Стива ударился в легкую атлетику. Он записался в секцию, достиг даже некоторых успехов, сдал на какой-то там юношеский разряд и стал ездить на соревнования. И Кирюше однажды говорит: «Ну ты и дурак, что спортом не занимаешься!» Кирилл фыркнул: «Вот еще!» А потом на всякий случай спросил: «А чего? Зачем спортом-то заниматься?» Стива ему все разложил по полочкам.

Не говоря уже о пользе для здоровья. Не говоря о формировании атлетической фигуры, благодаря которой тебя могли бы любить девушки и уважать юноши.

Не говоря и о другом: что спорт — скорейший путь в науку. Что в институт спортсмену гораздо легче поступить, чем вот такому, как Кирюша, непонятно кому. Чьей мамочке как бы не пришлось давать за поступление сыночка взяточку, что и хлопотно, и в случае чего наказуемо. Потому что Олежек-то медалистом собирается стать и, будь спок, станет. Но Кирюша не станет медалистом. А вот спортсмена в любой (ну, почти любой) институт возьмут с распростертыми объятиями рук. И даже потом можно не учиться, а одними спортивными успехами заработать диплом. О чем Кирюше-то бы следовало приподзадуматься!

Но! Во-первых, сами соревнования — это же с уроков отпускают на несколько дней. Во-вторых, можно на халяву в учебное время по стране поездить. А главное — спортсмены после соревнований почем зря бухают! Причем с девками-спортсменками — ну и так далее.

До туповатого в некоторых случаях Кирилла наконец дошло, и он заревел: «Что — далее?!» Оказалось — то самое… И Стива уже неоднократно типа приподуспел, пока Кирилл тут на уроках штаны просиживал. Кирилл сначала не поверил, но потом поверил. Когда Стива подхватил на этих соревнованиях, прощу прощения, гонорею, — тогда Кирилл сразу поверил. И даже знал, что тут надо сочувствовать или насмехаться, но сам-то отчаянно завидовал. Гонорею! Гонорея — это вам не шутка! Это же заработать надо! И, воображая, как Стива зарабатывал свой злосчастный недуг, Кирюша неоднократно бешено мастурбировал. Но, конечно, стержень от ручки в уретру — это ужасно. Не говоря о карандаше.

И притом источником заразы была не проститутка, а вполне респектабельная советская девушка: спортсменка, комсомолка, наверняка даже красавица. Чего же можно тогда ждать от проститутки? Страшно вообразить. Нет уж, ну их на фиг!

— Да уж, ну их на фиг, проституток! — с чувством сказал Кирюша. — Лучше бы каких-нибудь чистых поселянок.

— Каким это местом они чистые? — удивился Стива.

— Ну, в моральном смысле, — объяснил Кирюша. — В смысле, что они не испорчены совдейской городской цивилизацией. Что они там живут в патриархальной невинности, лишены всяких порочных соблазнов.

— Так ты что, в деревне собрался жить? — спросил Стива.

— Конечно! Жить следует только в деревне.

— Да ты-то с чего взял? Ты же сроду в деревне не бывал!

— Ну и что, что не бывал. Я читал.

— Что ты читал?

— Многое! «Бедную Лизу». «Барышню-крестьянку». «Записки охотника». «Олесю». Стихи разные читал.