Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909

— Что вы! — сказала я. — Это маленькая газета, там печатаются очерки не больше, чем в 200–300 строк. А у вас, видимо, большое произведение.

— А как вы думаете, — продолжал он, — если я обращусь в «Русское богатство»? Там печатают много сибирского материала.

— В «Русское богатство»? — переспросила я. А вы знаете, кто там в составе редакции?

— Ах! Так вы знаете, кто я? — вскричал он с волнением. — В таком случае я прошу вас разрешить мне рассказать вам мою историю.

Вид у него был такой жалкий, что я попыталась отговорить его. Но он стоял на своем, и мне пришлось выслушать его рассказ.

Это были тяжелые, мало что выяснившие минуты.

Он говорил, что они задумали огромное дело, которое должно было поднять революцию по всей России. Они хотели организовать стрелковое общество и уже вели о том переговоры с великим князем Владимиром Александровичем. У них было множество членов и в Петербурге, и по всей России. Как только было бы дано официальное разрешение, они начали бы в широких размерах вербовку членов. Вся Россия вооружилась бы, и тогда ничего бы не стоило поднять революцию.

— А при чем же тут Мякотин? — спросила я.

Он несколько смутился.

— Видите ли, раз, когда мы все трое ночевали у Сапожникова, он встал рано утром и поспешно ушел. Я проснулся, подошел к его постели и под подушкой нашел книжку со списком наших членов. Я быстро оделся и пошел за ним следом. Как я и догадывался, он пошел прямо в департамент полиции. Я встал на другом берегу Фонтанки и стал ждать. Через некоторое время он вышел с растерянным видом, ощупывая свои карманы. Мы с Сапожниковым решили, что его надо устранить, пока он не повторил своей попытки.

Я смотрела на него с недоумением. Это опять был какой-то бред. Убить и изуродовать товарища, ничего не выяснив. Мало ли зачем человек мог пойти в Департамент полиции. Может быть, он хотел просить о свидании с кем-нибудь из арестованных. Но спорить с ним мне не хотелось. Дело было давно прошедшее, и он тяжело искупал свою вину.

— Вы все-таки думаете, что мне лучше не встречаться с Мякотиным?

— Я думаю, что это будет тяжело и вам, и ему.

Элинский ушел, и больше я с ним не встречалась.

Первое время, как я слышала, он с семьей очень нуждался, но потом дела его поправились. Он занялся покупкой и продажей дач в Финляндии.

В. Д. Маслова вернулась в Нижний, затем уехала оттуда, наши пути разошлись.

Если не считать этого трагического эпизода, не касавшегося ни ее, ни меня, у нас так и не было никакого рокового столкновения, которое она с такой уверенностью предсказывала. И мы даже как-то перестали интересоваться друг другом.

С М. В. Бернштам мои отношения, напротив, все углублялись и упрочивались. У нее был в Петербурге гораздо более обширный круг знакомств, чем у меня. Она, между прочим, вела преподавание в воскресной школе для рабочих на Шлиссельбургском тракте. Я этому сильно завидовала. Это было очень живое дело, и партия социал-демократов придавала ему значение, вербуя через школу членов в незадолго перед тем основанный Союз освобождения рабочих.

Мне очень хотелось тоже проникнуть в Шлиссельбургскую воскресную школу, но на мою просьбу допустить меня в число преподавательниц, последовал категорический отказ. Такую же участь имели и все мои следующие попытки добиться разрешения. Должно быть, тут сыграли роль мои нижегородские связи.

Пришла весна, и меня опять неудержимо потянуло в Нижний. Я получила письмо от Владимира Галактионовича. Он писал мне, что его сестра, живущая с семьей в Петербурге, хочет прислать к ним на лето свою двухлетнюю дочку Верочку, и они просят меня привезти ее к ним. Я съездила к Эвелине Галактионовне, сказала ей, когда я еду, и сговорилась, что она привезет девочку к отходу поезда.

Надо сказать, что на этот раз я была довольно нерасчетлива и денег на дорогу оставалось в обрез. Билеты продавались только до Москвы. В Москве на извозчике надо было переехать на Нижегородский вокзал и взять билет уже до Нижнего. Притом вещи в вагон брать не разрешалось. Пришлось сдать свой небольшой чемоданчик в багаж.

И вот, когда я в Москве понесла его сдавать, оказалось, что на багаж денег не хватает. Я уже обдумывала, что бы мне продать из своего скудного имущества, как вдруг вспомнила, что, прощаясь со своей дочкой, Эвелина Галактионовна завязала ей какую-то мелочь в уголок платка. Я решила ограбить ребенка и взяла у нее ее платочек.

Там оказалось, как теперь помню, 60 копеек. Этого как раз хватило для оплаты багажа, даже осталась 1 копейка, и мы могли продолжить свое путешествие. Ночь прошла спокойно, но при подъезде к Нижнему, мной овладело сильное беспокойство. Вокзал был тогда на ярмарочной стороне Оки. Во время половодья понтонный мост через Оку не наводился, и взять извозчика до дома, где с ним расплатятся, было нельзя. Надо было брать извозчика за двугривенный до пристани перевозного парохода, платить пятачок за перевоз и на городском берегу нанимать извозчика до дома. А у меня не было ни двугривенного, ни даже пятачка.