Повесть о бедных влюбленных

Освальдо не отрываясь смотрел на ленточки фронтовых орденов, украшавшие грудь Пизано, на его черный глаза и волевое лицо. После ликеров без всякой последовательности подали шампанское, а потом кофе и торт. Затем снова кофе и ликеры. Вецио поднялся, чтобы прочесть речь, приготовленную для него Освальдо. («Ты окончил гимназию, и у тебя воображение работает получше моего», — сказал ему зять.) Освальдо слышал, как в каждой фразе повторяются им же написанные слова «революция», «идеалы», которые хриплым голосом по складам читал Вецио. Ему казалось кощунством, что эти слова произносятся в такой обстановке, и вместе с тем они были слишком бледны, не соответствовали славному прошлому фронтовиков, увенчанных ленточками медалей, офицерскими знаками различия!

Пизано выступил с ответным словом, кратким и решительным. «Точно бичом щелкнул», — подумал Освальдо.

Пизано сказал:

— Даже когда за наше дело отдано все, то и тогда отдано недостаточно!

Речи воодушевили пирующих, и они хором затянули фашистские песни. В самом конце пирушки пришел местный священник, пожелавший почтить своим присутствием «приятное общество», как он выразился. Пизано хотел было усадить его рядом с собой. Священник вежливо отказался: он очень торопился и заглянул только на минутку. Раз уж Вецио его пригласил, надо было зайти, чтоб его не обидеть. Священнику явно было не по себе, но он все же решился отведать анисовой настойки. Карлино что-то невнятно пробормотал. Освальдо, сидевший с ним рядом, видел, как он взял графин и, вылив себе на голову всю воду, помочился в него. Затем Карлино встал и, размахивая графином, попросил слова. С комической важностью пьяного он провозгласил тост в честь его преподобия. Пизано пронзил его насквозь взглядом. Потом отчетливо и веско сказал:

— Бенчини! Проси прощенья у синьора настоятеля.

Наступила тишина, которая одинаково предшествует как комическим, так и трагическим событиям. Карлино, шатаясь, поплелся к священнику. Тот съежился на стуле, безуспешно пытаясь защититься от него. Карлино встал перед ним на колени и сделал вид, будто хочет поцеловать ему руку. Священник поспешно отдернул руку, но Карлино удалось снова схватить ее. Притворяясь, будто целует ему руку, Карлино лизнул ее своим слюнявым языком. Священник с отвращением выдернул руку и негромко сказал:

— Это по молодости лет! Да благословит вас господь! — и, встав, решительно направился к выходу.

Едва за ним закрылась дверь, как весь зал задрожал от оглушительного хохота. Даже у Пизано повеселели глаза. Сержант заметил:

— Однако это опасные шутки! — Но он говорил так больше по обязанности, чем из глубокого убеждения.

— Шутки, достойные самих священников! — ответил Амодори, и его слова были встречены дружными аплодисментами.

Ужин вызвал у Освальдо самые противоречивые чувства. И ссоры и буйное веселье сквадристов, их воспоминания о славных кровавых схватках, их ребяческая непосредственность, самодовольство и пьяные выходки — все это открыло перед ним целый мир подвигов и безудержного разгула, в котором он, Освальдо, был совсем не на месте. И причиной тому оказалось не отвращение к их действиям, а его собственное бессилие и неполноценность. «Я никогда не стану настоящим фашистом! Никогда не научусь наслаждаться жизнью! Может быть, оттого, что мне мешает идиотская совестливость!» — думал Освальдо.

Потом он подыскал себе службу. А так как ему нужно было переселиться в город, Вецио обратился к Карлино с просьбой сдать Освальдо одну комнату в своей квартире.

Итак, Освальдо уже два года живет у Карлино. Желая стать независимым от зятя, он всем сердцем привязался к работе коммивояжера. Теперь его жизнь проходила размеренно; день был строго распределен: поездки в поезде, деловые переговоры, подыскивание новых сортов товара и новых клиентов, сон и любовные интрижки. Коммерция стала его страстью. В этой сфере ему были знакомы все секреты и хитрости, он изведал тут и неудачи и успехи. Когда Освальдо шел, прижимая к себе портфель с образцами оберточной бумаги, ему казалось, что он держит под мышкой всю вселенную. Он повторял названия сортов бумаги с пылом влюбленного. Грубая желтая бумага для мясных и для булочных. Прозрачная и крепкая промасленная пергаментная бумага, в которую завертывают соленья, колбасу, сыр и творог. Потом для большей надежности продавец обернет эти продукта еще и в плотную матовую бумагу цвета слоновой кости. И, наконец, рулоны оберточной бумаги марки «Звезда» с первого номера по шестой. Бумага различной плотности, разных цветов, тонов и оттенков от коричневого до голубовато-белого. А до чего интересна сложная и вместе с тем простая для знатоков такая сторона дела, как нарезка бумаги. Розничные торговцы требуют листы различного формата для упаковки товаров самого различного веса: в один килограмм, в полкилограмма, в семьсот, двести пятьдесят и сто граммов; а в магазине лекарственных трав Пеши ди Борго из Буджано требуют, вопреки распоряжению властей, пакетики на пятьдесят граммов.