Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце

Вслед за тем Рангони представил мнимого царевича королю Сигизмунду. Король принял его довольно холодно, с заметным сомнением в истинности его притязаний. И в самом деле наружность самозванца была нецарственная. Он был среднего, почти низкого, росту, с широкою грудью, с толстыми членами; одна рука короче другой; на носу бородавка; волосы рыжеватые; лицо круглое и широкое, с грубыми очертаниями. В этом лице являлось, правда, что-то величавое, когда оно одушевлялось отвагою, или другим горячим чувством; открытый вид и решительные манеры также скрашивали природные его недостатки. Но теперь Отрепьев находился под влиянием тягостных чувств: не легко было ему, при всем его легкомыслии, дать обязательство касательно введения в Россию католической веры; он знал Русь более, нежели те, кто этого требовал, и значит клялся в том, чего не надеялся выполнить. Опасения, чтоб русские не сведали об этом еще до его воцарения, и неизвестность, как решит судьбу его Сигизмунд, еще больше смущали его душу. Он стоял перед королем, как преступник, ожидающий казни, или милости, и, положа руку на сердце, более вздохами, нежели словами, убеждал Сигизмунда к покровительству. Выслав его из кабинета, где происходила эта важная аудиенция, король несколько минут говорил наедине с нунцием. Между тем придворные удивлялись, куда девалось красноречие московского царевича и как из бойкого, самоуверенного юноши он сделался вдруг мрачным, задумчивым и неловким! Наконец, убежденный доводами папского нунция, король, веря, или неверя называющему себя Дмитрием, позвал его опять в кабинет и, приподняв шляпу, сказал с веселым видом: «Князь московский Дмитрий, да поможет вам Бог! А мы, выслушав и рассмотрев все ваши свидетельства, несомнительно видим в вас Иоаннова сына и в доказательство нашего искреннего благоволения определяем вам ежегодно 40 тысяч злотых (54,000 нынешних рублей серебром) на содержание и всякие издержки. Сверх того дозволяем вам, как истинному другу республики, сноситься с нашими панами и пользоваться их помощью.» От радости, или от другого чувства, самозванец не сказал ни слова; нунций благодарил за него короля.

В это время прибыли ко Лжедмитрию два атамана от донских казаков с уверением, что две тысячи молодцов готовы сесть на коней и явиться к нему на службу в назначенное время и место. Застав самозванца в Кракове, эти депутаты видели, как честят его вельможи и король, видели и русских выходцев, воздающих ему царские почести, — все сомнения, если они были, рассеялись, и казаки, возвращаясь на Дон, везде разглашали, что видели истинного царевича московского. Посольство от донской вольницы оживило упадший дух самозванца: ему нужен был только вид покровительства короля и вельмож, — больше всего надеялся он на казаков.