Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

В принципе, кое-что из задуманного было полезно и даже могло воплотиться в жизнь, если бы этим кто-то занимался, однако этим не занимался никто. После смены кабинета с работы выгнали всех чиновников, назначенных консерваторами, вернув на службу своих, ранее уволенных консерваторами. А поскольку в условиях кризиса госслужба была единственным источником твердого дохода, трудоустроить старались, в первую очередь, в наибольшей степени «своих» — самых надежных. В итоге быстро сформировавшаяся система «политических назначений», зависящих не от талантов и знаний претендента, а от его взглядов и, главное, лояльности шефу, привела к созданию «обойм», занятых в основном кулуарными битвами. Непосредственно же работой эти люди занимались даже не во вторую очередь, при том что стремление указать «навязанному иностранцами тирану» его место стало для либералов, даже самых вменяемых, то ли спортом, то ли навязчивой идеей.

Князь парировал наскоки холодно, с презрительной учтивостью. Министры зверели, парламентарии били друг дружке морды, чиновники, дожидаясь указаний, пили ракию и кофе. Короче говоря, страна — под злорадное хихиканье Стамбула — совершенно реально шаталась, и в конце концов, выдержав полный год такого бардака, князь Александр, при всей своей молодости, профессиональном хладнокровии и прусской выдержке, пришел к выводу, что выжить в такой ситуации Болгария не может.

КОМАНДОВАТЬ ПАРАДОМ БУДУ Я!

Самое время вспомнить, что роль личности в истории никто не отменял. Князь Александр I был молод, амбициозен, воспитан в жестком корпоративно-аристократическом духе, и у него были планы, в связи с которыми болгарские реалии сперва сбили его с толку, а потом взбесили. Молодой князь писал тезке с брегов Невы длинные письма, жалуясь на то, что вверенным ему княжеством руководить невозможно из-за «просто до смешного либеральной Конституции».

При этом никаким таким уж «реакционером», как честили его либералы и (в будущем) многие историки, он, разумеется, не был. Парня воспитывали в духе уважения к прогрессивным идеям, вот только либерализм его был очень немецким, в духе Бисмарка. «Я хочу служить моей стране и моему народу как честный офицер, —

писал он, — но я бы хотел, чтобы и мой парламент, если уж решение обговорено, голосовал бы как рота солдат, руководимая опытными фельдфебелями». А дальше шли просьбы про «Ja, ja»[5] насчет изменения Конституции.

В принципе, вполне понятно: найти общий язык со свеженькими пока еще в кавычках «политиками» князь не умел, поскольку категорически не умел общаться с разночинцами. Вот консерваторов — европейски образованных, тактичных и воспитанных, со связями и почтением к устоям — он понимал, и они его тоже понимали, но всерьез опереться на них, не слишком многочисленных и оторванных от масс, не получалось, тем паче что православные иерархи, составлявшие значительную часть консерваторов, иноверца не жаловали.

Александр Баттенберг

Царственный покровитель, однако, согласия на «подморозку» не давал, мягко разъясняя, что раз уж Конституция принята, ее надо уважать, а управленческий класс Болгарии только формируется, да и брать кадры, кроме как из «простолюдинов», неоткуда. И вообще, Mein lieber Sascha[6], ссора с либералами, пусть они хоть сто раз фрики, означает ссору с народом, а других болгар у меня для тебя нет, так что терпи и работай с фракциями, меняя статьи по буквочке; Бог даст, перемелется — мука будет. Не понимал, короче. Зато родня из Берлина и особенно из Вены, с которой бедолага советовался, как быть, всё понимала, рекомендовала «выскочкам» потачки не давать, а опираться на уважаемых людей, имеющих свой бизнес и связи в западных столицах.

Это вполне отвечало желаниям князя, но идти против добрых советов из Петербурга он, естественно, не мог. Однако грянуло 1 марта, и смерть Александра II изменила всё. Сразу же после похорон, в ходе которых «болгарский князь, по характеру холодный и закрытый для всех, кто не близок, плакал, не стесняясь слез», Баттенберг изложил свои горести Александру Александровичу, упирая на то, что вот такие же уроды в Софии у власти и, если их не пресечь, Болгарию ожидает «такая же анархия, как в Испании, с той только разницей, что испанские анархисты всё же происходят из образованных слоев культурной страны».