Повесть о доме Тайра

Вьется ли вечером дымнад костром солеваров у моря,В горных ли падях оленьтрубным зовом приветствует зори.Бьются ли волны о брег,серебрятся ли в лунном сияньеСкладки парчовых одежд,орошенных слезами изгнанья,Льются ли с темных дерев,оглашают окрестные долы,Трели вечерних цикад,повторяя напев невеселый, —Все, услаждавшее слух

и для взора отрадное прежде,Ныне томило сердца,пресекало дорогу надежде.Будто бы только вчеравыступали походом в СуругуВерных сто тысяч бойцов,ратной доблестью равных друг другу,Тех, что, сомкнув стременау восточной заставы Киёми,Были готовы врагапоразить в его собственном доме.Где же сегодня она,та могучая, грозная сила,

Если семь тысяч всеговойска Тайра на запад отплыло?Тихо клубы облаковраспростерлись над гладью морскою.Вышних небес синевапредвечерней подернулась мглою.Лег пеленою туман,скрылся из виду остров Кодзима.Месяц меж волн за кормойплыл печально и невозмутимо.Прочь от родных берегов,покидая пределы залива,Вверя теченьям судьбу,

уходили суда торопливо —Шли чередой на закати за гранью небес исчезали,Словно приютом для нихбыли те неоглядные дали…Ночи сменялись и дни.За горами оставив столицу,В край незнакомый, чужойуглублялись судов вереницы,И приходили на умхрабрым витязям древние строки:«Чаял ли я забрестив этот край незнакомый, далекий…»[522]

Реяли всюду в путибелых чаек шумливые стаи,То припадая к волнам,то под самые тучи взмывая.Веяло грустью от них,как от вестников прежнего мира, —«Птицы столицы родной»называл их поэт Нарихира…

Так, в двадцать пятый день седьмой луны 2-го года Дзюэй, Тайра навсегда расстались со столицей.

СВИТОК ВОСЬМОЙ

1. Государь-инок на святой горе

В двадцать четвертый день седьмой луны 2-го года Дзюэй, около полуночи, государь-инок тайно покинул свой дворец Обитель Веры, Ходзюдзи, и проследовал в монастырь, на гору Кураму. Сопровождал его один лишь Сукэтоки, Правый конюший, сын дай-нагона Сукэкаты. Но в монастыре посчитали, что оставаться там для государя опасно, ибо гора Курама расположена слишком близко к столице. Тогда, преодолев крутой, опасный путь через вершины Саса и Якуо, государь направил стопы в обитель Дзякудзё, в долину Гэдацу, в Ёкаву[523]. Но тамошние монахи уговорили его переехать в Восточную башню, в обитель Энъю[524], ибо, считали они, государю больше пристало пребывать в Главном храме. Там и монахи, и самураи стали бдительно охранять его особу.

Так случилось, что, покинув Приют Отшельника, государь-инок укрылся на горе Тяньтайшань; император оставил Фениксовы чертоги и удалился к морю, на запад; канцлер нашел убежище в глубине гор ёсино, принцессы и принцы покинули столицу и спрятались в окрестностях — одни в храме бога Хатимана, другие — в храмах Камо, Сага, Удзумаса, близ Восточной горы, Хигасиямы, или у Западной горы, Нисиямы… Тайра уже бежали, а Минамото еще не вступили в город — в дом без хозяина обратилась столица! С основания мира не случалось такого, даже помыслить о чем-либо подобном было невозможно! Хотелось бы знать, что написано об этом в сочинении принца Сётоку «О днях грядущих»?[525]