Повесть о двух городах

Дарней вместе со своим провожатым вошел в караульное помещение; там было сильно накурено, воняло перегаром, солдаты и патриоты, пьяные н трезвые, кто спал, кто бодрствовал, кто клевал носом, и в зависимости от степени опьянения и усталости одни еще держались на ногах, другие лежали вповалку на полу. Свет в помещении от выгоревших за ночь масляных фонарей и хмурого утра, глядевшего в окно, тоже был какой-то неверный, располагающий но то ко сну, не то к бодрствованию. В глубине за столом сидел угрюмый, нахмуренный человек, по-видимому начальник караула, и перелистывал какие-то списки.

— Гражданин Дефарж, — сказал он провожатому Дарнея, положив перед собой узкую полоску бумаги и берясь за перо, — это эмигрант Эвремонд?

— Да, он самый.

— Сколько вам лет, Эвремонд?

— Тридцать семь.

— Женаты. Эвремонд?

— Да.

— Где женились?

— В Англии.

— Можно не сомневаться. Где каша жена. Эвремонд?

— В Англии.

— Несомненно. Вы отправитесь отсюда в тюрьму Лафорс[49]. Эвремонд.

— Боже правый! По какому же это закону? — вскричал Дарней. — Какое преступление я совершил?

Начальник на секунду поднял глаза от бумаги и поглядел на Дарнея.

— У нас теперь новые законы и новые преступления, вы здесь давно не были, Эвремонд..

Он сказал это с жесткой усмешкой, продолжая что-то писать.

— Я прошу вас принять во внимание, что я приехал сюда добровольно, по просьбе моего соотечественника, откликнувшись на его письмо, которое лежит перед вами. Я только о том и прошу, чтобы мне дали возможность как можно скорей удовлетворить эту просьбу. Разве это не мое законное право?

— У эмигрантов нет прав, Эвремонд! — последовал невозмутимый ответ.

Записав то, что требовалось, начальник перечел написанное, посыпал листок песком и протянул его Дефаржу со словами: — В секретную.

Дефарж махнул листком, приказывая арестованному следовать за ним, за его спиной тотчас же выросли два вооруженных патриота с мушкетами наперевес, и они все вместе вышли из помещения.

— Так это вы женились на дочери доктора Манетта? — тихо спросил его Дефарж, когда они сходили с крыльца караульни, направляясь в город, — того самого, что был заточен в Бастилии, которой больше не существует?

— Да, — глядя на него с удивлением, отвечал Дарней.

— Меня зовут Дефарж, я держу винный погребок в предместье Сент-Антуан. Может быть, вы слышали обо мне?

— Как же, конечно! Моя жена приезжала к вам за своим отцом.

Слово „жена“ как будто заставило Дефаржа спохватиться, он сказал с мрачным раздражением:

— Во имя недавно рожденной зубастой женушки Гильотины, зачем вас принесло во Францию?

— Вы слышали, зачем, ведь я только что объяснил это при вас. Или вы не верите, что это правда?

— Скверная правда для вас, — сказал Дефарж, нахмурившись и глядя прямо перед собой.

— Да, я чувствую себя здесь совершенно потерянным. Все так изменилось, так ни на что не похоже, такой произвол и несправедливость во всем, что не знаешь, как и подступиться. Вы не могли бы немножко помочь мне?

— Нет! — отрезал Дефарж, глядя все так же прямо перед собой.

— Но, может быть, вы не откажетесь ответить мне на один вопрос?

— Возможно. Зависит от того, что за вопрос. Спрашивайте.

— В этой тюрьме, куда меня так несправедливо отправляют, будет у меня возможность общаться с внешним миром?

— Это вы сами увидите.

— Неужели я буду погребен заживо, без суда, и мне даже не дадут возможности ничего сказать в свое оправдание?

— Там видно будет. Ну, а если и так, что в этом особенного? А других прежде не погребали заживо, да еще не в таких тюрьмах?

— Я никогда этого не делал, гражданин Дефарж.

Дефарж мрачно покосился на него, но ничего не ответил и продолжал шагать, не разжимая рта. Чем больше он замыкался в это суровое молчание, тем меньше было надежды смягчить его хоть немного, — так по крайней мере казалось Дарнею, — и он поспешил сказать:

— Для меня чрезвычайно важно (вы, гражданин, лучше меня понимаете, насколько это важно) дать знать мистеру Лорри в банк Теллсона, — это англичанин, он сейчас здесь, в Париже, — что меня подвергли заключению в Лафорсе, просто только самый факт, без всяких подробностей. Не возьметесь ли вы это сделать для меня?

— Я ничего для вас не возьмусь делать, — угрюмо ответил Дефарж. — Мой долг служить родине и народу. Я присягал в верности им обоим, я не с вами, а с ними, против вас. Для вас я ничего не стану делать.