Повесть о Гернике

Кармела тогда чуть было серьезно не заболела. Ей казалось все происходившее каким-то чудом, ей трудно было справиться с внезапно свалившимся счастьем. Она потеряла аппетит, слегла, оказалась на койке медсанчасти интерната. Мама к ней туда приезжала и в буквальном смысле вырвала у неё признание, правда, обещала ничего не говорить дону Исидро. Сестра потихоньку пришла в себя, мама спасла её своим участием.

Когда наступили каникулы, маме удалось убедить Кармелу рассказать все отцу. Мама все, казалось, верно рассчитала. Начнем с того, что дону Исидро должно было безумно польстить внимание кого-то из семьи самого Гоири. Подумать только, их сын влюбился в его дочь, в дочь дона Исидро! Ко всему прочему это должно было ещё больше утвердить его в мысли, что заниматься образованием дочери, дело для него отнюдь не бесполезное. Однако его реакция превзошла все наши ожидания.

Он не дал никому опомниться, ни секунды не раздумывая, на следующий день отправился поездом в Бильбао. Аптека тио Хозе была в двух шагах от вокзала. Отцу много времени не потребовалось. В перерыве между двумя клиентами дядюшка был им поставлен обо всем в известность. Отец выложил ему буквально все планы относительно предстоящего замужества Кармелы, для него это был вопрос решенный (дело оставалось за малым).

Идя по пляжу с сестрой, я вдруг вспомнила этот эпизод из нашей ранней юности.

- О чем, интересно, ты сейчас думаешь? - вдруг спросила меня Кармела.

Что вдруг навело меня на все эти мысли? А, ну да! Лодки... Пока мы шли по пляжу, они стали попадаться все реже и реже... Я взяла за руку Кармелу:

- Я сейчас думала о тебе и Рафаэле.

- Замолчи! Слышишь, Бога ради, никогда больше, никогда не произноси этого имени при мне!

Господи, прошло, наверное, года четыре, никак не меньше. Я думала, она уже успокоилась... время лечит... Я обняла её, поцеловала, просила меня простить...

- Ладно, ладно... Давай, не будем больше об этом, - резко оборвала меня сестра.

Я вспоминаю, отец вернулся из Бильбао в тот же вечер ужасно веселый. Пожевывая дорогую сигару, не без гордости сообщил, что это подарок шурина. Он у них славно отобедал. По поводу брака Кармелы с отпрыском знаменитой фамилии тетушка, правда, дипломатично заметила:

- Кармеле ещё только шестнадцать.

- Подумаешь, - тут же парировал дон Исидро, - год или два они будут помолвлены.

Дядюшка стал ему объяснять, что Рафаэлю ещё предстоит долгая учеба в медицинском. Он со временем должен будет продолжить частную практику своего отца. На занятия у него будет уходить масса времени и сил. Но положение обязывает, ведь он носит знаменитую фамилию. Однако дону Исидро все, казалось, было нипочем. Он просил дядю поговорить с Гоири, так сказать, по-дружески.

Нам оставалось теперь только ждать. И мы ждали. Ждали уже несколько недель. Отец не выдержал, поехал снова в Бильбао. Тогда он и получил от отца Рафаэля категорический отказ. Позже дядя Хозе признался нашей маме, что с самого начала это предполагал. Гоири недоумевал... "К тому же, добавил он, - у Рафаэля есть девушка, с которой у него серьезные отношения"...

Я еще, наверное, была слишком юна, чтобы понять, что переживала тогда Кармела. Она замкнулась в своем горе, поклялась ни с кем, ни с одним мужчиной на свете никогда не связывать свою судьбу. Ее собственная жизнь словно остановилась. Она продолжала жить по инерции, все больше жизнью других, своих близких... Изредка, правда, она вдруг преображалась, в ней появлялась былая живость, темперамент. В танце ей не было равных. В нем она выражала всю силу чувственности - с особым привкусом горечи утраты её так и не состоявшейся любви!

Я же помню, в какую ярость тогда пришел дон Исидро. Он не стеснялся в выражениях по адресу тех, кто позволил себе пренебречь его, дона Исидро, дочерью... Выходит, мы им неровня! Мать, как могла, его успокаивала, говорила, что дело вовсе не в его недостаточно высоком для этих людей положении... Слышу её слова: "Исидро, ты все неправильно понял, никто тобой не пренебрегает".

Эту ночь я ужасно плохо спала. Зимой в монастыре, всегда, когда поднимается ветер, сильно стучит ставнями. В моем вечном состоянии полузабытья... вижу тот день на пляже в Лекейтио. Родители под своим полосатым тентом остались далеко позади. Мы шлепаем по воде. На пляже почти никого. Море такое красивое... подернуто серо-голубой дымкой... уходит далеко-далеко, теряется за горизонтом. Я чувствую в себе такую безумную радость, столько сил жить, любить! Жить и любить... любить и быть любимой самой этой жизнью!

И вдруг я замечаю чей-то силуэт у дамбы, - у той, что в самом конце пляжа, там ещё стоит такая узкая прямоугольная конструкция, закрывающая проход к порту. Жмурясь на солнце, как тогда, в толпе на корриде, я сразу его узнаю. Это Тксомин. Он обернулся, тоже узнал меня, окликнул. Тут же отпустив руку сестры, я несусь к нему, громко на одном дыхании кричу его имя "Тксомин!".