Повесть о юнгах. Дальний поход

— Как вы быстро гребете! — щебетала яркая женщина. — Это вы здесь научились?

— Здесь.

Я оглянулся — островок был уже близко. Действительно, быстро… А зачем? Но шлюпка такая легкая, а вода гладенькая. Не то что на море.

— Никогда не думала увидеть на Соловках такую красоту! — восторгалась женщина. — Эти могучие леса, озера…

Наташа молчала.

Я очень хотел посмотреть на нее и не мог — не решался. Хоть бы спросила о чем-нибудь… Ведь уже скоро — шлюпка идет быстро! Гребок. Еще гребок…

Я посмотрел.

Наташа опустила ресницы.

Навсегда, на всю свою жизнь напомню ее серые глаза. Оказывается, они вовсе не голубые! Почему-то после того вальса я думал, что они голубые. И маленький розовый шрам на щеке. И ее пальцы, заплетающие косу. И еще — длинную, совсем свежую царапину у нее на ноге, ниже колена.

Девчонка, наверное, сорвиголова!

Островок надвигался. Теперь надо было лихо ошвартоваться.

Я оглянулся, прикинув расстояние до берега. Сделал последний рывок веслами. Встал на банку, разматывая пеньковый конец, вплетенный в рым на носу шлюпки. Предупредил:

— Может качнуть, держитесь!

И прыгнул.

— Ах! — вскрикнула яркая женщина.

Чудачка она. Чего ахать?

Я подтягивал шлюпку.

Наташа откинула косу за спину и опять опустила ресницы.

— Пожалуйста, — сказал я, удерживая борт шлюпки у самого берега.

— Большое вам спасибо, молодой человек!

Полная красивая нога перешагнула борт.

Я стал глядеть в сторону: сейчас и Наташа…

— Вы за нами приедете?

— Приду обязательно. Когда?

— Ну-у, — женщина переглянулась с Наташей, — через часик?

— Да.

Вот и голос ее услышал.

— Добро! — сказал я.

Теперь можно было не грести, а просто опускать весла в воду и смотреть, как они уходят в лес. Смотреть на желтый сарафан Наташи, на ее косы…

И она оглянулась!

Жаль, что я не имею права объявлять благодарность старшине роты. Трех благодарностей ему мало за назначение в такой наряд! Я только не знал, что делать весь этот час. Как его переждать? Вернуться туда, где в траве валяется миска из-под черничного варенья, а Вадик сочиняет стихи, было невозможно.

Я стал кружить по озеру.

…Они вернулись с полными корзинками черники. Так аккуратно — ягодка к ягодке — ее никто из ребят не собирал: у нас всегда оказывалось полно листьев.

Конечно, это было чудом, но все повторилось. Даже больше: я посмотрел на Наташу четыре раза. И три раза у нее дрожали ресницы, а на четвертый наши взгляды встретились.

А потом они ушли.

Наташа, прощаясь, улыбнулась мне.

Если бы она пришла еще раз! Ну что ей стоило? Ведь свободный человек…

Я бы рассказал ей, почему это озеро называют Горелым. Оно огромное, извилистое, и по берегам его, говорят, однажды сильно горел лес…

А мы здесь катались на лыжах и заблудились. Нас Леха вывел. Оказывается, есть такое правило: если заблудился, поворачивай вправо…

Я бы рассказал ей, какой рассвет был сегодня на озере. Вон в той стороне редкие стволы сосен чернели на бледно-зеленом небе. А над водой еще мигали звезды. Мне даже хотелось разбудить Вадика — он похрапывал в палатке.

— Правда ведь обидно, что именно в эти часы у человека самый крепкий сон? — спросила Наташа, наклоняясь над бортом и опуская в воду ладошку.

Она вернулась. И опять сидела на корме шлюпки. А я перестал грести, потому что увидел, как сползает ее коса — вот-вот упадет в воду, — и хотел подхватить ее…

В руке у меня хрустнула ветка. Я посмотрел на Вадика, вздохнул:

— Все сочиняешь?

— Угу.

— Я тоже. Мне такое сейчас пригрезилось! Будто… Ладно, почитай, что там у тебя сочинилось.

Вадик встал:

Мы первую любовь узнаем позже,Чем первое ранение в бою!..

Он вдруг замолчал, поднял голову.

Прерывистый, ноющий звук наползал на остров…

— «Юнкерс»?

— Кажется. Ты его не видишь?

— Нет, — ответил Вадик.

Мы говорили спокойно. Как будто о черничном варенье. Потому что обоим не верилось: такой день, такой покой, и вдруг «юнкерс»…

— Смотри-ка, — негромко сказал Вадик.

Но я и сам увидел: торопливые жирные клубы дыма поднимались над лесом за островом, на противоположном берегу озера.

— Лес горит! Зажигалки?

— Наверное. Вот что, Вадик. Я побегу в роту, я быстрей добегу, а ты здесь… Понял?

— Так точно, — сказал Вадик.

Когда, задыхаясь, я выскочил на дорогу, по ней уже бежали юнги. В тельняшках, с лопатами.

Вот и наши радисты.

— А Василевский где? — остановился Воронов.

— У шлюпок. Там безопасно. Горит на западном берегу, я видел.

— «Безопасно… Видел…» А ветер какой! Юго-западный, зюйд-вест, черт подери, соображать надо! Огонь туда и пойдет. Бегом на место!..

— Есть.

— Стой! — крикнул старшина. — Бери лопату у баталерки и давай вместе со всеми, а туда я других пошлю.

Мы выбежали на поляну.

Когда, задыхаясь, я выскочил на дорогу, по ней уже бежали юнги.

— Здесь копать! — приказал Воронов. — Цепью становись. Быстро!

Цепь пересекла поляну почти посередине. А метрах в пятидесяти от нас горел лес.

Земля поддавалась туго — пружинила. Сверху — густая трава, снизу — галька. Я копал, видел мелькающую лопату, дерн, комья земли. Отшвыривая их, разгибался, поднимал голову…