Повесть о Ходже Насреддине

Оглушённый падением по сорока ступеням крутой лестницы, стонами, воплями и нестерпимой тошнотворной вонью, Ходжа Насреддин не сразу пришёл в себя. Когда же очнулся и глаза его обвыклись с темнотой, он увидел вокруг множество разных преступников.

И каждый из них был ступенью в той страшной лестнице, по которой вельможа совершал своё блистательное восхождение к вершинам власти, богатства и почестей; в последнюю неделю пришлось ему лестницу слегка перестроить: две ступени убрать — пешаверцы, одну возместить — Ходжа Насреддин; но бывают иные ступени, весьма коварные для восходящего, на которых легко сломать ногу, а то, ненароком, и шею — вот о чём позабыл неутомимый вельможный строитель!

Гнев и жалость душили Ходжу Насреддина; даже он, столь много повидавший, не думал, что на земле возможно где-нибудь такое страшное, такое гнусное место, — он опустился как бы в самое обиталище зла!

На его сердце лёг ещё один рубец — из тех, что одевают сердце бронёй беспощадности.

Но следовало подумать о собственной судьбе, разобраться во всём происшедшем.

Дело запуталось теперь и для самого Ходжи Насреддина.

Где кони? Куда они девались из каменоломни? Ведь они были там, — купец узнал свою уздечку!

Причастен ли вельможа, через своих людей, к этому второму исчезновению коней или не причастен?

В чём намерен он обвинить схваченного гадальщика — только ли в обмане или в чём-нибудь ещё дополнительно?

Где одноглазый вор, какова его судьба?

Ходжа Насреддин терялся в догадках. И в его разум начало закрадываться тёмное подозрение: «А что, если одноглазый попросту угнал коней, чтобы продать где-нибудь в другом городе? Если так, то для него даже лучше и спокойнее, что я — в тюрьме…» Но здесь он прервал свои раздумья, сам возмутившись низостью таких подозрений. «Нет! — сказал он себе. — Одноглазый, конечно, вор, прирождённый вор, от головы до пяток, но — человек честный, не предатель!»

На том Ходжа Насреддин и утвердился, избрав опорой своему духу доверие.

Прав он был или нет — мы скоро узнаем из дальнейшего, а пока оставим подземную тюрьму и перенесёмся обратно на мост Отрубленных Голов, где не совсем ещё улеглось недавнее волнение.

Меняла, пунцовый от негодования, взъерошенный, стоял перед вельможей и, весь дрожа, говорил придушенным голосом:

— Кони были уже найдены! Почти найдены! В каменоломне подобрали уздечку — вот она! И в самую последнюю минуту сиятельный Камильбек счёл уместным прервать гадание и отправить гадальщика в тюрьму! Но пусть не обманывается высокочтимый князь — я проник в его замыслы! Меня, слава аллаху, тоже немного знают во дворце, я упаду к стопам великого хана и буду молить его о защите и справедливости!

Вельможа слушал с ледяным презрением. Подвели коня; он поднялся в седло и оттуда, с высоты, величественно молвил:

— Гадальщик изобличён во многих злодеяниях, поэтому и попал в тюрьму. Я должен был схватить его ещё вчера, но воздержался, желая помочь достопочтеннейшему Рахимбаю в поисках коней. А ныне почтеннейший Рахимбай платит мне чёрной неблагодарностью за все заботы о сохранности его имущества.

Меняла воздел к небу короткие пухлые руки:

— Заботы о сохранении моего имущества! Милостивый аллах, да во всём этом я вижу только одну вашу заботу — о победе на скачках!

Не удостоив менялу ответом, вельможа под барабанную дробь и крики: «Разойдись! Разойдись!» — царственно отбыл, сопровождаемый стражниками с подъятыми секирами, обнажёнными саблями, устремлёнными копьями, нацеленными трезубцами, взнесёнными булавами и шестопёрами.

Толпа вокруг моста редела.

Народ расходился, обманутый в своих ожиданиях.

Смеху и язвительным шуткам не было конца.

Нашлось множество людей, одураченных в разное время на этом мосту. Они громко поносили гадальщиков, изобличая их плутни.

Гадальщики приуныли, провидя сокрушительное уменьшение доходов. Этот проклятый хвастун, разыскивающий краденое, осрамил и опозорил всё их сословие!

Меняла сорвался с места и, что-то на ходу бормоча, размахивая руками, что-то кому-то доказывая, побежал к дому.

За ним, конечно, последовали шпионы.

Через час шпионы сообщили вельможе, что меняла вызвал к себе цирюльника и приводит в порядок бороду.

Ещё через час доложили, что он чистит песком свою гильдейскую бляху, проветривает вытащенный из сундука парчовый халат, полагающийся людям торгового звания только для самых торжественных случаев.

Эти приготовления заставили вельможу нахмуриться. Купец, видимо, и в самом деле решил нести свою жалобу во дворец. Безумная дерзость!

Могли возникнуть последствия. Особенно сейчас, когда в памяти хана ещё не изгладились пешаверцы.

Надлежало принять безотлагательные меры.