Повесть о художнике Айвазовском

Незаметно шли дни, недели, месяцы. В окна мастерской глядело летнее солнце, стучался осенний ветер и лил дождь. Под Новый год за окном закружились снежинки. А он все трудился, и каждый прожитый день, наполненный любимым трудом, был светел и радостен. Молодой художник приучил себя приступать к работе с самого раннего утра и не изменял этой привычке. И вот новая весна заглянула в окна его мастерской. Казначеев обижался на Гайвазовского, что тот не едет к нему в Симферополь. Юноше было неприятно огорчать Александра Ивановича, но тем не менее он уклонялся от приглашений.

Гайвазовский был молод, ему только минул двадцать один год. Он любил жизнь, веселье, шумное общество, музыку, танцы. Но сильнее всего была его страстная любовь к искусству. И она всегда побеждала. Как часто друзья и знакомые удивлялись и обижались, что он предпочитал их обществу свою работу в мастерской. Только с рыбаками он выходил в открытое море по первому их зову.

Но однажды его мастерскую посетил генерал Раевский, — начальник Черноморской береговой линии. В Феодосии он оказался проездом по пути на Кавказ, где должен был руководить высадкой десанта русских войск.

Николай Николаевич Раевский любил поэзию и живопись. В молодости он дружил с Пушкиным и гордился, что его великий друг посвятил ему поэму «Кавказский пленник».

Гайвазовский показал Раевскому свои последние картины.

Среди них была «Лунная ночь в Гурзуфе». Гурзуф покоился, ярко освещенный луной. Четко выделялся высокий тополь. Художник ничего не забыл: он не только воссоздал по памяти ночной пейзаж, но и вдохнул в картину настроение, которое овладело его душой в те ночные часы в Гурзуфе.

На Раевского картина произвела сильное впечатление. Он даже закрыл на минуту глаза. Ему вспомнилась юность, совместное путешествие с Пушкиным по Кавказу и Крыму, незабываемые недели в Гурзуфе, их ночные разговоры о свободе, Байроне (они тогда читали вдвоем поэму Байрона «Корсар»). А наутро, когда в доме все еще спали, они уходили к морю. Тополь напомнил Раевскому другое дерево — кипарис. Он рос недалеко от дома, и Пушкин каждое утро его приветствовал.

Пушкин давно стал для Гайвазовского предметом дум и вдохновения. Все, что было связано с поэтом, страстно интересовало его. На этот раз судьба послала ему исключительно счастливый случай — встречу с другом юности Пушкина.

Вечером того дня Гайвазовский записал рассказ Раевского о Пушкине. Рядом с этой записью художник поместил названия своих будущих картин: «Восход солнца с вершины Ай-Петри, откуда Пушкин любуется им», «Пушкин у гурзуфских скал», «Семья Раевских и Пушкин».

На другой день Раевский пригласил Гайвазовского отправиться с ним на Кавказ наблюдать боевые действия флота и насладиться необыкновенной красотой восточных берегов Черного моря.

ДЕСАНТ В СУБАШЕ

И вот он на военном корабле «Колхида», держащим курс на Кавказ.

Каюта, отведенная Гайвазовскому, была устлана мягким английским ковром, обставлена креслами и диванами, крытыми бархатом. Эта роскошная обстановка подчеркивала отношение Раевского к молодому художнику, поразившему генерала своим дарованием.

Не успел Гайвазовский, ошеломленный таким вниманием Раевского, придти в себя, как был зван к обеду в кают-компанию. Представляя художника обществу офицеров, Раевский обратился к своему адъютанту, невысокому, широкоплечему белокурому капитану:

— Я поручаю Гайвазовского твоим заботам, Левушка. Покойный Саша видел его картины на выставке в Академии и восторгался ими. Гайвазовский рассказал мне о встречах с Александром, о том, как был им обласкан.

При этих словах Раевского капитан подбежал к Гайвазовскому, порывисто обнял его и поцеловал в обе щеки.

— Обнимите меня, Гайвазовский! Тот, к кому был ласков мой брат, тот мне лучший друг, — с чувством произнес он.

Заметив удивление Гайвазовского, капитан назвал себя: — Я Лев Сергеевич Пушкин.

После обеда офицеры расположились курить сигары на верхней палубе. Левушка Пушкин не курил, и перед ним поставили бутылку вина.

Корабль шел вдоль крымских берегов. Море цвета опала было величественно-спокойно в этот полуденный час. На душе у Гайвазовского, как и кругом в природе, было празднично и торжественно. Он принес из каюты этюдник и тут же на палубе начал писать. Работалось на редкость легко. Прошло немного времени, и художник запечатлел в легкой голубоватой дымке берег родной крымской земли. Гайвазовский тут же подарил этюд Льву Сергеевичу.

— Я побежден, Гайвазовский! — воскликнул Пушкин. — Впервые в моей жизни вода вызывает во мне не содрогание и отвращение, а восхищение.

Дружный хохот офицеров покрыл слова Левушки.

— Давайте же выпьем за воду, которую вы так гениально изображаете и за то, чтобы она никогда не переставала литься из-под вашей волшебной кисти!