Повесть о художнике Федотове

— Недоставало смелости явиться на страшный суд: я так мало еще учился и мало копировал.

— Ваше счастье, что вы никого не слушались и не копировали. Вы смотрите на натуру своими глазами. Тот, кто копирует, веря в оригинал, проверяет натуру и не может очиститься от предрассудков и от манерности. Не увлекайтесь никакими учителями. Главное, бойтесь аллегорий — они редко удаются. В картине нужно иметь одну все охватывающую мысль, так как надо иметь одну гамму красок и надо все изучать… А на что вы засмотрелись сейчас?

— Почему у вас на столе стоит электрическая машина?

Брюллов тяжело поднялся, подошел к стеклянному кругу, тесно зажатому между двумя кожаными подушками, маленькой и сильной рукой несколько раз повернул зеленоватое стекло, приблизил к медному кондуктору машины золотой портсигар: голубоватая, молния бегло осветила предмет.

— Я иногда во время отдыха верчу эту машину. Вы видели эти блики на предметах? Я пытаюсь их передать особыми красками, чтобы они как бы трещали и сверкали сами. Но поговорим о ваших успехах.

— Я еще слаб в рисунке.

— Центральная линия движения у вас везде верна, остальное придет, но картина «Кавалер» сочинена немного тесно. Повторите ее и сделайте ее пошире. И не увлекайтесь сложностью хогартовской: у него — карикатура, у вас — натура…

Федотов начал третью картину. Академия помогла ему деньгами. Он уже умел видеть, а значит, умел и рисовать. Художник собирал натуру: искал типы людей, жесты и копил все в одно целое вокруг темы. Он создавал новую картину. Действие должно было происходить в большом купеческом доме. Федотов жадно выискивал подробности обстановки, высматривая обои, люстры, мебель.

Встречался художник в это время с Юлией Тарновской; друзья уже поздравляли его с выгодной свадьбой.

Юлия согласилась позировать для картины. Сперва девушка скоро уставала, принимая трудную позу, но потом стала терпеливой.

В мастерской было холодно; и с Невы и с Невки попеременно дул ветер. Художник писал, надев старый тулуп. Юлия робко грела руки дыханием, боясь показать Федотову, как она озябла и устала.

Художник развлекал Юлию смешными рассказами на тему картин:

— Представьте себе купеческий дом. Сваха привела жениха-майора. Хозяин суетился, застегивая кафтан. Красавица, сконфуженная тем, что одета в платье с открытым лифом, хочет убежать, но мать удерживает ее за юбку. Обе разряжены для приема жениха. На столе разная закуска, кухарка несет кулебяку, а сиделец — вино; к нему из другой комнаты тянется старуха с вопросом, к чему эти приготовления, а он показывает на входящую сваху. Майор в соседней комнате уже крутит усы, предвкушая, как скоро он доберется до денег. Шампанское уже стоит на подносе, для закуски к шампанскому приготовлена селедка, кошка умывается, зазывая гостей….

Юлия слушала, не улыбаясь и как будто скучая.

ВЕЧЕРА У ПЕТРАШЕВСКОГО

Один швейцар уже смотрит генералиссимусом: вызолоченная булава, графская физиономия, как откормленный, жирный мопс какой-нибудь; батистовые воротнички, канальство!..

Н, В. Гоголь, Повесть о капитане Копейкине.

Академия еще недавно была школой, приготовляющей для высшего дворянства маляров-мастеровых. То поколенье было смирное, жило и умирало молча.

Но сейчас биографии художников изменялись. Недавно умер Кипренский. Отец его был из крепостных помещика Дьякова Петергофского уезда. Родился Кипренский в селе Капорье и получил фамилию Капорский.

Капорками звали в Петербурге работниц, приходящих копать огороды весной.

В академии переделали имя Капорского в Кипренского.

Сейчас Кипренский умер. Умирать он возвратился в Рим.

По преданию, здесь он любил когда-то женщину которая заразила его тяжелой болезнью.

Вернувшись в Рим, влюбился Кипренский в дочь этой женщины.

Она его не любила, он запил и замерз в Риме холодной ночью у ее дверей.

Классами руководил Егоров. Фамилия у Егорова русская, но он сам из калмыков. Калмыки от русских чиновников бежали в Китай. Бежали они из-за Волги, все убежать не успели, потому что дело было весною и Волга вскрылась.

Казаки гнались за калмыками, те уходили, бросая детей.

Так был подобран кем-то Егоров, попал в воспитательный дом, оттуда в Академию художеств, а сейчас он был из лучших академистов и говорил о необходимости подражать антикам.

Портретист Тропинин, который оставил нам портреты Пушкина, Гоголя, Карамзина и Брюллова, был тоже крепостной из людей графа Маркова, свободу он получил только к сорока семи годам.

Крепостным был Шевченко.

Тропинин до старости жил мирно и развлекался тем, что кормил тараканов, которые приходили к нему в назначенное время, а потом прятались по щелям из благодарности.

Новые художники, художники-разночинцы, оказавшиеся рядом с крепостными, жили иначе, но тоже жили трудно.

Художники-разночинцы, приемники художников-крепостных, дали в русской литературе галерею рассказов о бедном молодом человеке.