Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

Агния Борисовна тяжело перенесла перемену, происшедшую с мужем, и разлуку с любимым сыном. Однажды после спора с Яковом Гавриловичем она ощутила боль сердца. Припадок скоро прошел, врачи ничего серьезного не нашли, а она решила, что горе ее надломило. Чтобы сберечь оставшиеся силы, она отказалась от врачебной работы и погрузилась в скорбный покой. Агния Борисовна переехала из шумной части города в глухой переулок, перестала бывать у знакомых и принимать гостей. В доме водворились суровые порядки: ни музыка, ни смех, ни даже гулкие шаги не могли прозвучать в этих стенах. Она ушла из своего мира, как уходили схимники из юдоли горя и суеты. Когда врачи заподозрили у нее неблагополучие в костях позвоночника, она еще больше поверила в свою обреченность и стала пленницей своих кажущихся страданий. Жизнь проходила в воспоминаниях о прекрасном, которого не вернешь, и в размышлениях о печальном будущем.

Она много читала, но в книгах искала не развлечения, а ответа на тревожный вопрос: скоро ли и как придет конец ее испытаниям: не слишком ли сурово обошлась она с мужем; не потребовала ли от него невозможного?

Шли недели, месяцы и годы, Агния Борисовна размышляла и сравнивала, а руки тем временем делали свое — вышивали и заполняли гостиную подушечками.

Яков Гаврилович не сразу разобрался в том, что случилось. Увидев скорбное лицо жены, темное, простое платье на ней, услышав тихий болезненный голос и строгую лаконичную речь, он счел своим долгом разделить ее горе. В том призрачном мире воображаемых страданий, который она избрала для себя, ей будет недоставать его любви и поддержки. Делая вид, что принимает ее страдания за подлинные, он терпеливо выслушивал жалобы жены, исполнял ее желания, приносил лекарства и снадобья и серьезным образом обсуждал их применение. Агния Борисовна догадывалась, что муж не считает ее больной и только любовь к ней вынуждает его притворяться, и все же, тронутая искренностью его чувств, поддавалась его уверениям. Так ребенок иной раз, зная, что взрослые вступили с ним в игру из желания доставить ему удовольствие, в пылу забавы начинает принимать этих взрослых за сверстников.

В доме утвердилась тишина, то угрожающее молчание, когда ни радость, ни печаль не находят себе отклика. Яков Гаврилович мог по–прежнему изливать свои мысли и чувства, грустить и восторгаться, но не всегда мог услышать ответ. Руки жены всегда были заняты делом, глаза не отрывались от иглы, а что творилось душе, узнать было трудно. Иногда среди его речи оборвется вдруг нитка, и не скоро ее свяжешь узелком, или что–то случится с вязаньем: спицы слишком часто начнут выпадать, шерстяное волокно расползаться или Агния Борисовна вдруг вспомнит о хозяйстве, встанет и, не дослушав, уйдет. Яков Гаврилович в таких случаях не сердился, пожмет плечами и замолчит.

С некоторых пор она все более напоминала ему свою бабку казачку Арину Петровну. Старухе было много, очень много лет, когда он впервые ее увидел. Высокая, прямая, с восковым лицом и суровой, почти невидимой улыбкой, она скупо и редко говорила. Всегда в черной юбке с оборками, темной бумазеевой кофте с белым платочком на гордо посаженной голове, она не расставалась со спицами. Скорбная, немая, с тоской по семье, которой уже не было, она ухаживала за больными, своими и чужими, и хоронила их. Не стало ее сыновей, мужа, братьев и сестер, все уходили, покидали ее, и с каждой новой могилой каменело ее сердце. В ее доме над рекой, как и в ее душе, было пусто и печально, все наглухо замкнуто и заколочено. В углу пустынного двора, где доживал свой век беззубый пес, лежало бревно и топор. Время от времени старуха приносила сюда курицу, рубила ей голову и, равнодушная к взлетам обезглавленной птицы, уходила.

Студенцов был уверен, что во всем происшедшем исключительно виновата жена. Его, Якова Гавриловича, положительно ни в чем упрекнуть нельзя. Агния Борисовна с этим согласна и по–прежнему его любит и одобряет во всем. Успокоив себя, он никогда уже над этим не задумывался, привык к тишине, к торжественному молчанию Агнии Борисовны, полюбил полумрак, полушепот, мягкие ковры, в которых тонет нога, рукоделие жены и прелесть вышитых подушек.

Яков Гаврилович проглядел, как подавленные чувства жены, угнетенные до последних пределов, приспособились к существованию в этом призрачном мире, где можно не слышать того, чего не хочешь, видеть только желанное, жить и чувствовать словно при осуществленной мечте. Не понял также Студенцов, что кажущиеся болезни и мысли о них служили ей защитой против голоса совести и ее упреков, что жизнь ее проходит бесплодно. Так истекающий кровью организм, чтоб себя сохранить, приспособляется жить в состоянии шока, отстраняя от себя внешний мир.