Повесть о Платоне

Приходило ли вам на ум, что жизнь каждого из нас — своего рода греза и что пришла пора очнуться? Может быть, мы — греза людей эпохи Крота? Может быть, они — наша греза? Может быть, божественное человеческое еще не пробудилось и все минувшие эпохи вплетены в ткань его сновидений?

Глупость за глупостью, Платон. Довольно. Мы знаем, что существуем. Мы знаем нашу историю. Мы — не выдумка, не плод чьего-либо воображения.

Прошу прощения. Насколько я знаю, городской обычай разрешает обвиняемому высказываться в свою защиту свободно и открыто. Если мне будет позволено рассказать горожанам все, что возникало в моих мыслях и воображении после путешествия, тогда, возможно, они отвергнут выдвинутые против меня обвинения в обмане.

Хорошо. Они сигнализируют о согласии. Тебе позволено. Продолжай.

48

Искромет. Для такой хилой фигуры голосина у него могучий.

Орнат. Нет. Не могучий. Пронзительный. Почему-то всегда чувствуешь себя обязанным слушать. Его вечно распирало от мыслей. Помнится, когда мы еще были детьми, он рассуждал про ламбетских ягнят. Повторить, что он говорил, я сейчас не смогу — забыл начисто. Припоминаю только маленькую страдальческую физиономию да пронзительный голос.

Искромет. Смотри. Поддергивает рукава балахона.

Орнат. Он всегда был ему велик.

Искромет. Рассказывал я, как мы с ним встретились перед моим исцелением?

Орнат. Конечно. Ты рассказывал всем подряд.

Искромет. Извини. А видишь, как он вскидывает руки, когда говорит? Опять описывает старый город…

Орнат. Который ему пригрезился.

Искромет. Ты уверен? Он описывает его купола, высокие здания, широкие улицы. Там было ночное небо, звезды. Было солнце, из-за которого на землю ложились тени.

Орнат. Сейчас он заявит, что эти тени были душами.

Искромет. Напрасно ты так отмахиваешься от его рассказа, Орнат. Что, если все это на самом деле?

Орнат.

На самом или не на самом — какая разница? Одной эпохи с меня хватит.

Искромет. Выходит, невежество для тебя предпочтительней?

Орнат. Лучше невежество, чем сомнение.

Искромет. И все же Платон начал то, что никогда не окончится…

Орнат. Именно поэтому я осуждаю его. Он посеял среди нас неуверенность.

Искромет. «Сомненье — это затменье света». Кто так сказал, не помнишь?

Орнат. Давай лучше не будем в это вдаваться. Что Платон сейчас делает?

Искромет. Рисует на земле некий знак или букву.

Орнат. Экая нелепость. Кто отсюда увидит?

Искромет. Помолчи, Орнат, прошу тебя. Тогда мы сможем его услышать. Глянь-ка. Даже ангелы заинтересовались. Кончики их крыльев изменили цвет.

Люди эпохи Крота не знали, почему они верят в науку. Они знали только, что не верить — нелепо. И их наука работала в их измерениях. Они могли быстро перемещаться из одной точки в другую, сообщаться друг с другом издалека и видеть друг друга, находясь в разных частях земли.

Орнат. Три глупейших занятия, какие только можно вообразить.

Искромет. Тише.

Наука сотворила для них грандиозную действительность. Она создала планеты, звезды, лекарства. Можем ли мы считать их примитивными, первобытными людьми?

Орнат. Конечно. Еще бы.

Искромет. Он говорит с великой убежденностью.

Помните, что сказал мне на первом слушании один из хранителей? «Мы не желаем возводить ни монументов, ни памятников, ибо, в отличие от тех, кто жил до нас, хотим изгладиться. Всем предметам суждено распасться, исчезнуть, поэтому мы предпочитаем не создавать их». Вспоминаете эти слова? А я скажу вам вот что. Нас приводят в изумление наши предки и их заблуждения, но столь же глупыми можем показаться потомкам мы сами. В отдаленных деревнях молота и кузнеца^[44], как вы знаете, обитают люди, которые считают себя уже умершими. Они не едят и не пьют, однако проживают положенный им срок. Позволено ли мне будет высказать пророчество? Если мы не согласимся признать присутствие иных реальностей вокруг нас, мы уподобимся им — станем мертвецами при жизни.

Орнат.

Безумие и безумие. Неужели он сам верит тому, что говорит?

Искромет. Некоторые горожане выказывают нетерпение — видишь?

Орнат. Нетерпение и замешательство.

Искромет. Дело идет к концу. Следующее слушание, по обычаю, будет последним.

Орнат. Я очень этому рад.

49

Наш город велик, и древен, и ритуалы его священны. Горожане соберутся у различных его ворот, сообразно своим приходам, и там выдвинутые против тебя обвинения будут повторно оглашены. Затем горожане уснут и, пробудившись, уже будут знать, в каком состоянии — вины или невиновности ты находишься. Дух города будет руководить ими. В случае вины ты, конечно, должен будешь вынести себе приговор, какой сочтешь справедливым. Мы в этом не принимаем участия.

А если я решу остаться оратором и продолжать выступления?

Это твое право. Но после суда, а не прежде, и этого для нас достаточно. Город уже не будет прежним городом, и ты уже не будешь прежним человеком. Теперь, с твоего позволения, мы хотели бы завершить разбирательство.