Повесть о полках Богунском и Таращанском

Боженко постоянно добродушно журил Кабулу, и тот знал, что батько все это только для назидания, на всякий случай, ворчит, и поэтому не мог не улыбнуться на эту знакомую-презнакомую воркотню. Но видно было, что Денис отозвался о нем хорошо и батько доволен и недаром дает теперь Пятому полку ответственнейшее поручение идти на Львов, — шутки ли!

— Значит, мы первые, папаша, на Карпатах, будем? — спрашивает Кабула, задорно,

— А то как же! Ну, садись, брат, и кумекай тут с Кочубеем. Филя, ты до гостей чего-нибудь поутюжней! Коньяк французский добрый попался. Нате, хлопцы, ще и в дорогу по бутылке. Да не пейте одним духом, а то поснёте еще и прогавите мне большое дело.

Денис показал Кабуле на отдельном клочке бумаги расчет обходного удара на Луцк, на Млынов и на Берестечко и, поспорив с ним немного, предложил свой расчет батьку, перенося его тут же красной чертой и стрелками на карту.

— У тебя ж на Кременец Калинин пошел, значит мы только от Луцка устроим партизанский кавалерийский заслон и пойдем прямым маршем на Млынов и Берестечко, а ты с Дубна броневиком на Радзивиллов. Завтра к полудню в Хотине уже будет наша кавалерия,

— Толково, сынки! Правильная стратегия! А то была тут глиста штабная такая. Все путала, стервоза, и мне под нос карту спаскуджену [44] подносила. А я в той карте сам разбираюсь, хоть не так-то швидко[45]. Образование!.. Ну, вот вам по куску сала та по дви пачки тютюну турецького, чи то грецького, и штоб завтра быть кому из вас с кавалерией у Млынове. А Рыкун там или Бондарчук пусть идут на Луцк. Ну, прощайте, мне тут дела еще есть. А ну, гукай Калинина, вестовой.

— Я здесь, батьку! — шагнул в комнату ожидавший в писарской Калинин.

Денис и Кабула уже успели с ним поздороваться да перекинуться шуткой по поводу «сватовства».

— Они его тут без нас обженят, — ухмыльнулся Кабула. — Ну, да и пускай, абы голова здорова! Прощевай, Калинин. Доглядывай батька!

Все знали, что батько горюет безутешно по своей убитой жене.

Часто бойцы и командиры заставали батька плачущим, склонившись над картой, над которой батько проводил все свое свободное время между боями.

Бывало, удалит батько всех, заявив, что он будет заниматься «стратегией», усядется над разостланной на столе трехверсткой с лупой в руке и чертит красным оливцем свою «стратегию» — на завтра. Но, оглядевшись, что в комнате никого нет, батько тихонько достает из бокового кармана френча карточку Федосьи Мартыновны и, поставив ее на карту, одним глазом глядит на трехверстку, а другим (прижмуренным) на свою любимую, которой больше нет на свете, — один взгляд на нее, другой на карту. И вдруг батько начинает тяжело дышать, и частые капли слез дробно стучат по трехверстке. Филя заглядывает в комнату или входит Калинин… и батько мигом прячет фотографию под карту и смахивает рукавом слезы с лица и с карты, грозно поглядывая на вошедшего внезапно бойца.

— Чего без спросу явился? Я же говорил — стратегиею занят. Проклятое стекло, — батько показывает на лупу, — аж слезу выбивает. Не карта, а мелкота-комашня замест сел-городов. Ладно, так обойдемся… Ты местность здесь разведал, Калинин?

— Разведал, отец, — отвечает Калинин на вопрос батька, считая неудобным сочувствовать его тайному горю.

Но тревога за то, что это незалеченное горе батька отвлекает его от «стратегии», дала повод бойцам искать исцеления для батька. Вот почему и посватали бойцы батьку в жены красавицу девушку.

БРОДЫ

Весь поход, проделанный таращанцами после батькового горя, от Изяславля — Шепетовки до Ровно и Дубно, отличался такой напряженной стремительностью, которая была даже для таращанцев непривычной.

Таращанская бригада вырвалась этой стремительностью из линии общего фронта дивизии — Новоград-Волынск — Старо-Константинов — Проскуров — и шла уже клином, рискуя все время попасть под фланговый удар: от Ковеля и Луцка, а также от Львова были бело-поляки, а слева, от Кременца — Тарнопля, петлюровцы. В тылу орудовали банды Струка, Волоха, Орлика, Зеленого, Жежеля, Шепеля, Ангела и совсем недавно появившегося со стороны Коростеня Соколовского.

Движение таращанцев вперед без оглядки начинало беспокоить штаб дивизии и самого Щорса. И хоть Щорс еще не оставил плана прорваться через Галицию к Венгрии, он все же укрощал Боженко и писал ему о том, чтобы, взявши Дубно и Ровно, батько ни в коем случае не выдвигался пока дальше в западном направлении— на Львов и Ковель, а согласно общему приказу, разработанному дивизией, создав заслон со стороны Луцка, повернул бы основные свои полки на проскуровское направление и вышел в Кременце на соединение с богунской бригадой, гребенковцами и червоными казаками. Эта осторожность Щорса вызывалась соображениями общей стратегии революционных армий.

Батько и сам отлично понимал опасность дальнейшего устремления клином.

Но сразу оставить задуманный план он не мог. Однако ж, чтобы оградить себя от упреков Щорса, способ нашелся легкий и обычный — проделать этот рейд на Львов силами новых ровенских и дубенских партизан, влитых в недоформированный еще Пятый полк.