Повесть о полках Богунском и Таращанском

Цепи батальонов, не размыкаясь и не ложась, без перебежек, идут вперед со штыками наперевес, как на награде. Они приближаются вплотную к противнику и, это время как батарея открывает огонь, с криком «ура» кидаются в штыки.

Тут сам батько поднимает саблю и бросает с фланга в атаку эскадрон наперерез бегущим врассыпную галичанам.

Не вернулись петлюровцы во Вчерайше. Пригвоздил их батько на месте.

А батько подъезжает к батарее Хомиченко и, глядя на отважного, задымленного порохом артиллериста, говорит:

— Спасибо, Антон Егорыч, за ту баню. Орудии способные]

Хомиченко вытирает пот с лица.

— Новая краска в пузыри пошла. К орудию до сих пор руку приложить неможно: бифштекс получится. Ну, раз выдержали, значит крещеные, хоть и попузырились. Новую закалку даем. Эту вот батарею, с твоего разрешения, «Маткой» будем звать — в честь твоей сурьезной хозяйки, отец. Горячая она у тебя, хай буде здорова, и тоже пузырится.

— А что? Может, подлестился невзначай? — спросил Боженко.

— Да не… — смущается Хомиченко. — Так, пошутковал трохи.

— Ишь ты, «пошутковал», кум. Ну, за эти крестины «кумом» тебя буду звать. Приходи до меня во Вчерайше. Може, и хозяйка моя подъедет — то выхлопочу я тебе ейное прощение, коли в чем пообиждалась,

— Это — выхлопочи, а то осерчала…

— Пошел на Вчерайше!

Батько с Хомиченко поскакали впереди артиллерии по полю с гордостью только что вышедших из боя и обновивших оружие бойцов, оглядывая страшное поле, усеянное трупами врагов.

ЗЕЛЕНЫЙ НА АРКАНЕ

Кабула сдержал слово, данное батьку. Он ночью окружил Белую Церковь, сияв заставы Зеленого при переходе через Рось, я, зная все ходы и выходы, при помощи разведки из местных жителей, своих друзей, взял Зеленого живым. Он отправил его, как того требовал батько, на аркане до Вчерайшего, а сам пошел на Таращу, не задерживаясь в Белой Церкви гостеваньем.

Выполняя данное батьку обещание, скрепил свое молодое сердце таращанский сокол и, только уезжая, велел своей матери передать от него низкий поклон невесте своей Катерине Федоровне и просить у нее от его лица прощения, что по скорости похода не загостевал и не заслал он ей усатых сватов со сказками и рушниками. Просил, чтоб ждала его, если имеет на то крепкое сердце, до осени, когда думают красные бойцы победоносно окончить свой поход.

Каково же было изумление Кабулы, когда при выезде из Белой Церкви преградили дивчата дорогу эскадрону, разостлали на дороге перед бойцами рушники и, смеясь, запели им свадебные песни, хотя была уже масленица и не время для свадеб. А среди девического насмешливого хоровода стояла и улыбалась Кабуле Екатерина Федоровна. Не стерпело сердце Кабулы, соскочил он с коня, и надел на руку своей любимой золотое колечко, и расцеловал ее жарко при людях, под общее одобрение, и, вскочив в седло, понесся, не оглядываясь назад — не видя уже того, что и остальные бойцы последовали его примеру и перецеловали весь хоровод дивчат белоцерковских.

Догоняли бойцы ускакавшего Кабулу, и хорошо, что догнали вовремя: попал Кабула под обстрел зеленовцев в Сухолесье и потерял пятерых кавалеристов.

Задержался он в пути, подтянул батальон и окружил и Трощу, и Ракитну, и Ольшаницу, долбанул бандитов, — и только с боем добрался до Таращи, где перед тем побывал уже Гребенко со своим кавполком и установил советскую власть.

— А я того Зеленого, как собаку-изменника, отправил до своего батька Боженко, и немало удивляюсь я товарищу Гребенко, что он дал пощаду тому гаду, хоть и держал он, гад, нас в обмане, имея мандат от команд-укра, которого обманул лисьим лаем. Ну, старый партизан Гребенко должен был тот обман обнаружить. Так что ставлю я в упрек славному командиру тую пощаду и требую от вас, жители таращанцы, не ронять вперед нашего знаменитого имени, бо мы носим с гордостью имя Таращи всем нашим славным полком. И командир нашего полка — тоже ваш знаменитый уроженец Василий Назарович Боженко — может заявиться до вас в гости при походном положении, то чтоб не стыдно было вам глянуть ему в глаза, бо он вместе со всеми вами, таращанцами, проливает кровь за свободу и бьется за весь пролетарский свет неустрашимо.

Вышел на трибуну усатый старик, старый знакомый таращанцев, отец командира Гребенко и старый друг батька Боженко, и сказал в ответ: