Это означало то, что Сергею придётся всё воскресенье сидеть дома и на каждый телефонный звонок отвечать бодрым голосом: «Дежурный по представительству заказчика капитан Просвиров!» Это приводило в шок часто звонивших ему друзей и знакомых. Реакция у всех была примерно одинаковой. Сначала следовало долгое молчание, а затем тот или иной голос недоумённо вопрошал: «Ты что? Выпил лишку? Или вконец уже заработался? В отпуск пора!» Далее, обычно ближе к вечеру, звонил генерал, и Сергей, вызвав дежурную машину, ехал его забирать с Охтинского проспекта. Провожать генерала к машине всегда выходила моложавая статная дама. Она долго целовала генерала взасос, не обращая внимания на укоризненные взгляды прохожих. По всему чувствовалось, что в такие минуты генерал ощущал некоторое неудобство, но, видимо, как истинный джентльмен не мог ни в чём отказать даме в тягостную минуту прощания. Вот такой это был генерал. Вот такой это, оказывается, был мачо. Однако оказываемое Сергею высочайшее доверие не приносило ему ничего кроме дополнительных хлопот и бесполезно затраченного времени. Генерал во время своих приездов иногда вскользь интересовался его делами и, рассеяно выслушав капитана, бормотал что-то не всегда членораздельное и невпопад, что-то типа: «Да-да, вот примем первый пусковой комплекс, тогда подумаем насчёт новых вакансий…». «Причём здесь первый пусковой комплекс и какие-то вакансии? — недоумевал, услышав очередную «гамму» Сергей, — первый пусковой комплекс мы ещё в прошлом году приняли, а о вакансиях я никогда и не заикался. Речь шла только о работе, ну и, в качестве намёка, о тяжести коммунальной жизни…». (В тот момент шло распределение квартир в доме, построенном для военных в ближнем пригороде Ленинграда, и вокруг этого процесса начали крутиться какие-то личности, очень на военных не похожие). Реакции не последовало. В общем, великое пожелание, сформулированное нашим гениальным поэтом ещё в прошлом веке: «Минуй нас пуще всех печалей…», похоже, не потеряет своей актуальности до скончания веков. Оценив ситуацию, Сергей приступил к претворению мудрого пожелания в жизнь. Он стал под любым благовидным предлогом уклоняться от столь почётных для него обязанностей, а когда предлогов почему-то не оказывалось, либо они были неблаговидными, Сергей создавал их сам. В дни генеральских наездов он вдруг начинал чувствовать резкое недомогание в суставах, сопровождаемое скачкообразным повышением температуры, а то и вовсе госпитализировался с каким-нибудь экзотическим диагнозом, вступив в преступный сговор с капитаном-доктором Зельским, перебравшимся к тому времени из подмосковного батальона прямо в Военно-медицинскую академию в город Ленинград. Генерал какое-то время повозмущался, удивляясь необыкновенной капитановой болезненности, даже одно время пригрозил уволить его по болезни, но потом немного поостыл, а затем и вовсе позабыл о нём. Сергею только этого было и надо. Пожелание гения, наконец, исполнилось: царская любовь сама собой иссякла, а царского гнева за этим не последовало.