Дорога внезапно вынырнула из-под заиндевелых деревьев и, как река в море-океан, влилась в широку площадь. Тут уже сам Илюша остановился, разинув рот. Вот он — стольный Киев-град. Еще краше, чем мерещилось Илье, когда он в порубе у Соловья сидел. Кругом не избы, крытые новой золотой соломой, как мечталось Илюше, — терема с резными, посеребренными инеем островерхими кровлями. Златоглавые купола церквей играют на солнце так, что глаза слепит. Значит, правду говорили люди о несравненном граде Киеве, лучше которого и на свете нету. Стоит он высоко на горе, пронизанный утренним светом, весь словно выкован сказочным мастером из золота и серебра, а вокруг неоглядные синие дали, по которым стаями плывут лебяжьи облака.
Поглядел Илюша в одну сторону, поглядел в другую — терема, что тот, что этот — один другого краше. И в котором из них князя Владимира искать? И тут еще одно диво увидел: четверку огромных медяных коней. До чего же хороши! Как живые, рвутся вперед, бьют золотыми копытами камень, и солнце играет на их гривах, будто на куполах. Вспомнил Илюша, давно слышал он об этих конях. Знающие люди сказывали, привез их князь Владимир из греческого города Корсуна и установил в Киеве в память о былых победах. Только, оказалось, на Горе негоже рот разевать. Там, внизу, боялся Илья в толкотне людишек конем потоптать. А тут зазеваешься — самого задавят. Мчат на полной скорости туда-сюда крытые возки, запряженные сытыми конями, — только снег следом вихрится. И опять, кажется, никому нет дела ни до всадника на усталом коне, ни до его рыжеголового пленника. Грустно стало Илюше. К тому ж обедал он давно, вечерял чем бог послал, а завтракать пока и вовсе не пришлось. И вспомнилось ему тут, как ребята на заставе рассказывали про столование у князя Владимира, куда любой проезжий и прохожий завернуть может. И примут его как гостя дорогого, и за стол усадят, и чарку мёда поднесут. Повеселело на душе. Взбодрил Илья коня. Решил: хоть весь Киев объедет, а сыщет княжеский дворец. Впрочем, повезло Илюше: не пришлось долго искать. Едва объехал площадь, наткнулся на дворцовые стены. Стража у ворот, как и там, ори въезде в город. И опять — ну что за бестолковый народ! Удивляются: какого такого Владимира надобно? Какого такого Соловья-разбойника привез? Скрестили секиры — проезжай дальше, деревенщина! Илюша осерчал и тоже собирался мечом поиграть. Потому что неприятно человеку, когда у него перед носом секирой машут. Но тут из надворотной башни выглянул начальник стражи:
— Кто шумит? В чём дело?
— Да вот какой-то с ума сошедший. Везёт в мешке… Не то зверя, не то человека — не поймешь… На суд говорит, да ещё… князю Владимиру!.. — начал объяснять один из дружинников. Начальник стражи глянул на Илью и воскликнул:
— Илья! Муромец! Здравствуй, друг! — Это оказался старый знакомец Ильи, с которым ещё на заставе вместе служили.
— Эй, возьмите коня Ильи Муромца! — закричал он и пригласил Илью: — Пойдём, друг, ко мне.
И вот они сидят в сторожевой башне, слушая рассказ Ильи о том, как строил он с товарищами проезжую дорогу, о Соловье:
— И тут он заговорил — Соловей-разбойник. Представляешь? Все свистел и свистел в свою свистульку, а как взял я его в полон, сразу заговорил. Золото предлагал мне, каменья драгоценные — их у него полны подвалы. Откупиться хотел.
— Ну, а ты?
— А я голову ему поганому хотел срубить, да и ребята разъярились за все его злодеяния. А потом решил, я не брать на душу греха. Вот и привёз его на княжеский суд.
— Да, ты с Соловьем этим поосторожней. На него давно уже жалобы приносили — грабит и убивает торговых людей и прочие злодеяния творит. Князь Владимир посылал воеводу Мышатычку с отрядом в Брынские леса, призвать разбойника к ответу… Да только вернулся Мышатычка — всё, мол, в полном порядке… А сам… возле Выдубецкого монастыря, впрочем, ты, наверное, не знаешь… Это где когда-то идолы выдыбали, потому и прозвал народ монастырь Выдубецким… Так вот возле этого монастыря Мышатычка такое имение строит, краше княжеского дворца… Не на Соловьеве ли питьецо медвяное?
— Ладно, разберёмся, — сказал Илья.