Повесть о «царском друге». Распутин

Юсупов глядел на него опечаленным взглядом, даже жалким. Ему как никогда нужно было рождение второго ребенка, наследника Юсуповых. Перед приворожником он ощущал себя как на ладони. Слух о его желании быть в женском белье и подчинённым грубым мужиком, тайном желании юноши, о котором мог узнать Распутин, беспокоил его об этой страсти, он точно знал, не знает ни его мать, ни отец. Но догадывался лишь только если князь Дмитрий Павлович, двоюродный брат царя.

– Ну а всё же, мой милый, чайку заварного? Вчера вот заваривали, сама Матрёна хлопотала. Ох уж она у меня и хозяйственна, прямо куда ни придёт – приберёт, уложит, только спрашивать надо, где что лежит, прибрано, – улыбался сквозь заросли лица Распутин. – А так всё равно, но, что где-то лежит, положит – так там и остальное найдёшь.

Юсупов не осознавал, к чему всё говорит их друг семьи. Быть может, сватает за него свою дочь, так она хоть и юна, но необразованна, да и не чета его княжескому роду, гадал князь, и женат он. Он очередной раз отказался от чая. Да и в его планах не было засиживаться у этого бородача, в чём интерес был только в его общении, в познаниях какой-то учёности в философии.

«Ведь что есть мир, – говорил как-то Распутин на одном из вечеров в доме Юсуповых, на котором присутствовал юный князь, – негодование. Негодование в том, как мы его понимаем. У каждого своя речь, у каждого своё мнение, оттуда свои причины, оттуда же свой вывод. Иногда который выводится как заблуждение».

И ещё что-то о религии, как её понимают. Об историях, связанных с его паломничеством. Ему наливали, он безутешно рассказывал и делился своим опытом или историями, в основном рассказами об Иерусалиме. Но сколько раз из его уст пробегала тема, относящаяся к мировой войне и новому возможному перевороту в стране российского населения, о котором никто не желал слушать, лишь только юный князь Феликс Феликсович вслушивался в речи опытного и мудрого по своему существу человека. Делясь впоследствии о нём со своими друзьями как по отечественным курсам, так и зарубежным старым, давним связям.

Наконец, продолжая находиться в комнате Распутина, Юсупов-младший проник в теории «старца», как и относился он с уважением, рьяно, не только как к приближённому к царскому двору, но и питал уважение и интерес к самому взлохмаченному и, по одной стороне его мнения, странному, но интересному человеку, чьи речи вроде как давали некое познание, но и частично удручали молодого человека. Распутин мог говорить без умолку, даже перебить собеседника, но так, что никто этого не заметит.

В один из тех же вечеров посещения Распутиным дома Юсуповых на Мойке. Это было два года назад, юный князь Феликс Феликсович стал свидетелем, однажды приняв от него некое высказывание, Распутин, как отметил для себя князь, находился в тот раз в каком-то нервозном состоянии, с виду это было определено как обеспокоенность на лице человека.

Повод был приглашение Распутина по поводу Пасхи. Не раз проводившего таинства церковной традиции, городские люди как никогда искали Распутина в помощь для уклада этого святого праздника.

– Ежели повернуть яйцо другой стороной в чашечку, – говорил Распутин, – не острой, так, ваше благополучие, и останется вам вот этой стороной, ежели острием – то порядок, и быт будет сам стремиться к благополучию.

– Ох, и умны вы, Григорий Ефимович, – отметила на это высказывание Зинаида Николаевна, – вам бы в божием храме службы нести, читай, до самого владыки на верх встанете…

В комнате для гостей было несколько приглашённых человек, двое из них – офицер станичного уезда, который вёл тайное наблюдение за Распутиным. Он поглаживал короткую бородку, внимая словам «царского друга». Распутин не стал открывать то, что владыка и ряд епископского сана не благоволят житию Распутина. Не приемля его в церковном уряде. Где, впрочем, был лишь один в метрополии церковный урядник завсегда рад появлению Распутина в храме. Где сам Григорий бывал редко. Как и редко появлялся в гостях у Юсуповых, выпивая там чай горячий и мятный, как любил Григорий в своём селении, такой лад напитку по поселениям его губернии был редким, но не худшим из обилия местных других сортов со вкусом лаванды и бергамота.

– Григорий Ефимович терпеть не может томительные служебные упоения, – добавил её муж генерал-лейтенант.

На что Распутин промолчал, он не желал спорить с упрямством как казавшееся для него графа.

В комнате появился младший Юсупов, его скорая женитьба определялась неким сообщением через Распутина, брак, которого Григорий Ефимович не желал, считая юношу не подготовленным к серьёзным отношениям, но не был противником, когда венчание уже было назначено.

– А-а, юный князь, – обрадовался вошедшему Распутин, – ну как, всё готово к венчанию-то? Чай, невеста-то уже заждалась?

Князю всегда были лестны слова «старца», но по обыкновению молодости лет слова жившего по своим законам человека, все любимого мужика, и его разными существующими положениями были бесчувственные к пониманию. Ему нечем было изменить принять желание о женитьбе сына Юсуповых.