Повесть о «царском друге». Распутин

– Вы сегодня не в духе, Григорий Ефимович? – спросила его Ирина после прибытия новой четы из Исаакиевского собора после венчания во дворец.

В этот день Распутин желал только употребить, отправиться домой, не задерживаясь.

– Нет такого во мне сожаления, Ирина Александровна, как образ безнравственности и окаяния безличности в окружающих, – сказал Распутин.

Они стояли возле столика напитков и еды, часть штор сдерживала солнечный свет окна, присутствующие гости были заняты друг другом, едва ли обращали внимание на пару из молодой женщины и царского выдающегося знахаря, если кто и заметил, то посчитал, что их встреча только на пользу жене Юсупова. По их пониманию, общение «старца» благоприятно, возможно, здоровью будущей матери. И в действительности никто не мог знать, что в мыслях у Распутина. Кроме новонавеянных сплетен о распутстве «царского друга», могло лишь будоражить её молодого мужа.

– Ах, вы всё о той же суете, Григорий Ефимович. Забудьте на миг о проблемах, будьте откровенны перед самим собой, расслабьтесь, – посоветовала молодая особа.

Её голос был так мягок и ласков, что хотелось взять её под руки и вести под мелодию какого-нибудь медленного танго, чтобы, не отрывая взгляд от неё, пригласить на вечер в одну из пусть не богатых бакалей, отпить с ней вина, дружески поговорить и отправить к мужу. Впрочем, блеснула мысль у прозорливого «старца»: если бы эта особа не была замужем и была свободна, Распутин не считал бы оправдывающим ни перед собой, ни перед святым писанием, что уводить жену от мужа бы было не то что постыдным, но и мерзким, и последним делом, как вроде бы просить женщину сесть в грязную лужу, но, также считал Распутин, отношения бы сошлись по его желанию с этой красавицей и по другому поводу: Ирина Александровна была заметной фигурой в свете, и его возраст со столь юной девицей посчитался бы делом распутным, так полагал Григорий. И его личность бы пала в авторитете у царицы, пусть молодая особа будет счастлива с юным князем, а он будет наблюдать за ней издалека и заботиться при первом необходимом случае.

Яркий цвет губ юной женщины нежил сорокалетнего мужчину, но лишь как благодетель простоты и независимости, попеняло ему лишь в том, что Распутин и так пользуется возможностями с многими женщинами, был распространён однажды в одной из массовых газет Петрограда. Тиражом публицистики, не имевшей большого спроса. В самом деле Распутин был одинок, его радовал только ненавистный ему алкоголь да желание о прощении грехов своих в делах, в которых он видел отступление своё. Молился по-своему, в обычной церкви посчитали бы его за еретика. Распутин, довольствуясь, принимал слова замужней девушки на свой счёт. Они бы ещё вели своё общение но девушка уже явно торопилась от него, тут же в их поле появился князь, и заприметив их, спешно двигался к ним.

– Ирина, дорогая, вы с нашим монахом праведным? – Юсупов был чуть ниже «старца», едва возвеличиваясь в росте с женой. – О чём толкуете? – поинтересовался князь.

Во взгляде Распутина он пытался уловить такт их разговора. Отчего-то (хотя Феликс Юсупов не мог представить, отчего) у него могло бы быть такое чувство, ведь Ирину он не любил, но лишь статус величественного рода требовал по возрасту и статусу вступления в брак и создания семьи волей-неволей, такая потребность шла от беспокойного времени, проступавшего на Руси. Сам Феликс Юсупов в своём роде был суров к себе и был дисциплинирован в отношении каких-либо обязательств, требующих порядка и правил, такие порядки требовал свет Отечества, но некая ревность подступила в его сознании, он хотел как можно быстрее оторвать свою супругу от общества знаменитого человека. Но скорее как от мужчины. Слух о том, что «старец» – блудник, сплетни внушали в юного столичного франта.

– Григорий Ефимович, покорнейше прошу внимания к себе, – намекнул франт, – и к нашей чете. Прошу присоединиться к столу и гостям.

Князь Юсупов делал вид добродетели, отчасти уже испытывая к Распутину поверхностное мнение о нём во внезапном проявлении в нём. Распутин прочитал его мнение, ошибочно закрыв его оскорбление, переведя на дружелюбие, посчитав скрытую наглость необузданностью молодости. Вот здесь, казалось бы, и пришёл его перелом, связанный с семьёй Юсуповых.