Повесть о Великом мире

И повсюду, вплоть до постановлений личного государева совета и распоряжений по незначительным нарушениям, если только говорилось, что замолвила слово та, что наречена императрицей, — даже высшие сановники раздавали награды без заслуг, а судьи определяли, что причины для наказания нет, хоть она и была.

В «Гуань Цзюй»[70] поэт так воспевал добродетели государыни: «Развлекаясь, она не излишествует, печалясь, не сокрушается». Как бы там ни было, я полагаю, что от той поры и наступили раздоры из-за красавицы, которые вредят и замкам, и державам, — вот что достойно всяческого сожаления.

4

О НАСЛЕДНИКЕ ПРЕСТОЛА

Поскольку и кроме государыни-первой супруги было у государя очень много жён, кои совершая превращение кузнечика[71]

, могли бы гордиться высочайшей милостью, — принцы изволили рождаться один за другим, и число их уже достигло шестнадцати.

Первым из них был принц Сонрё, появившийся из августейшего чрева Тамэко, что посмертно получила младший разряд третьего ранга и была дочерью его милости Тамэё, старшего советника Левой стороны. Воспитателем и наставником Сонрё стал князь Садафуса, Внутренний министр Ёсида. С достижением возраста стремления к наукам[72] ему было позволено совершенствоваться в шести видах поэтического искусства. Итак, утоляя жажду из чистых струй реки Томиноо, ступая по древним следам на горе Асака[73], своё сердце заставлял он сжиматься от свиста ветра и от любования луной.

Из того же августейшего чрева появился и второй принц. Ещё со времён детской причёски агэмаки принял он духовный сан в монастыре Удивительного Закона, Мёхоин, и там его наставляли в учении Шакьямуни. Но и он, в свободное от постижения трёх тайн йогов[74] время, изволил забавляться, испытывая судьбу на поприще стихосложения, а потому и в знании древности мог не стыдиться Высокого первонаставника[75]

, и по изяществу своих стихотворений превосходил Дзитин-касё[76].

Третий принц был из августейшего чрева госпожи третьего ранга, её милости Мимбу. Ещё с младенчества он показал себя мудрым и проницательным, поэтому именно на этом принце остановил государь свой выбор для передачи августейшего трона. Однако ещё со времён правления экс-императора Госага было установлено, что на царствование следует избирать попеременно государей из Дайкакудзи и Дзимёин[77], и поэтому на этот раз наследного принца следовало выдвигать со стороны августейших особ из Дзимёин.

Все дела в Поднебесной, большие и малые, вершились, обычно, по усмотрению Канто и не зависели от высочайшей воли, поэтому, совершив церемонию перемены детского платья[78], принц ушёл в монастырь Насимото и стал учеником принца Дзётина[79]. В мире не было другого человека, равного ему в мудрой способности слыша об одной вещи, усваивать десять, и потому ветер с Цзицин овевал его ароматом цветов внезапного озарения всеобъемлющей истиной, а струи Яшмового источника вливали в него лунный свет неделимости трёх истин[80]

.

По этой причине весь монастырь, сложив благоговейно ладони, радовался, и служители девяти храмов, склонив головы, уповали; «Лишь при этом настоятеле должны наступить времена, когда вновь разожгут готовый погаснуть светильник Закона и станут получать готовые прекратиться благодетельные веления Закона».

Из того же августейшего чрева появился и четвёртый принц. Он стал учеником и последователем принца Второго ранга из храма Священной защиты, Сёгоин, и тогда начал черпать воду Закона из струй Трёх колодцев[81] и ожидать рассвета Майтрейи, чтобы стать буддой[82]. И ещё: избирая принцев и монархов, заботясь о бамбуковом саде и перечном дворике[83], люди думали, что поистине наступила пора восстанавливать самодержавную власть и укреплять вечные основы благополучия трона.

5

О ТОМ, КАК ГОСПОЖА ИЗ ВНУТРЕННИХ ПОКОЕВ МОЛИЛАСЬ О РОЖДЕНИИ РЕБЁНКА И ОБ ОБМАННОМ ЗАТВОРНИЧЕСТВЕ ТОСИМОТО

Приблизительно с весны 2-го года правления под девизом Гэнко[84] госпожа из Внутренних покоев стала обращаться к почитаемым священнослужителям и великим священнослужителям из храмов и с гор, вознося моления о том, чтобы зачать и просила отправлять разнообразные обряды Великого Закона и Тайного Закона.

Двое из них, высокомудрый Энкан из храма Победы дхармы, Хоссёдзи[85], и праведный священнослужитель Монкан из Оно[86], получив особый императорский указ, возвели в Золотых вратах[87] алтарь, и, приблизившись к яшмовой особе госпожи, с неусыпным усердием возносили моления.