Повесть об уголовном розыске

– А черт его знает, что он делает! - весело крикнула Лицкая. - Я ведь не замужем. Садись, не трусь, ты ведь у нас в отчаянных ходила! Тряхнем стариной!

Маша махнула рукой, что, вероятно, должно было означать - "пропадай, моя телега!", и села рядом с Лицкой.

– Гони, милый, - велела Лицкая кучеру. - Значит, в уголовке твой муженек? Коммунист?

– Само собой разумеется, - сухо сказала Маша. - А ты что, против коммунистов?

– Чтоб я сдохла! - расхохоталась Лицкая. - Ты разговариваешь, как следователь ГПУ! - Она вдруг погрустнела: - Знаешь, врать не стану. Отец торгует колбасой, я стою за прилавком. Вам полфунта? Пардон, самая свежая-с! Вам? Извольте-с. Хамство…

– Позволь, - изумилась Маша. - Если я не запамятовала, батюшка твой был камергером высочайшего двора?

– Тсс… - Лицкая шутливо приложила палец к губам. - Камергер дал дуба, а родился советский торгаш товарищ Лицкий. Папа отрекся от ключей, мундира и орденов. Он такой. Бал выпускной помнишь?

– Еще бы! - оживилась Маша.

– В тебя был влюблен Яковлев, помнишь?

– Яковлев… - Маша наморщила лоб. - Ну как же! Из царскосельского гусарского, да?

– Да, - Лицкая вздохнула. - Он убит, Вентулова. Под Перекопом.

"Ах, мадемуазель, - восторженно восклицал тогда Яковлев. - Вы такая… Вы такая… Слов нет, какая вы… А я, знаете, решил бросить военную службу. И знаете почему? Потому что я вижу - вы не любите военных!"

Маша закрыла глаза. Что он еще говорил? Не вспомнить… А она хохотала. До изнеможения. А почему ей было смешно? Не вспомнить… Ментик у него был красный. Ну, конечно же, - по форме полка, у них у всех красные. Убит. Возможно, кем-нибудь из товарищей Коли. Или нет? Впрочем, это уже все равно. А лицо? Да, какое у Яковлева было лицо? Не вспомнить…

– А потом, мы пошли к "Донону", помнишь? - щебетала Лицкая. - В блузках, эмансипе, помнишь? Ничего-то ты не помнишь, Вентулова. На тебя дурно влияет твой наверняка некрасивый муж, чтоб я сдохла!

– Где ты взяла эту дурацкую присказку? - раздраженно спросила Маша. - А муж мой - красавец! Глазищи… а цвет - как купол мечети, ясно тебе, Лицкая?

– Да все, все мне ясно! - счастливо улыбалась Лицкая. - А вот "Донон", видишь?

Они свернули с набережной Мойки и въехали на мост. Слева, в глубине двора, маячила вывеска ресторана.

– Зайдем? - подмигнула Лицкая.

– Ты с ума сошла! - Маша провела ладонью по своему пальто. - "Донон" теперь не для меня.

– Ну, положим, он и раньше был не для тебя, - высокомерно сказала Лицкая. - Ты, я знаю, выше "Астории" никогда не поднималась. - И, увидев, как нахмурилась Маша, заторопилась: - Я пошлая дура, прости меня, плюнь, - и за мной! Я угощаю! Все сметено могучим ураганом!

Она спрыгнула на тротуар и подала Маше руку:

– Сегодня я буду твоим кавалером, Вентулова. Вспомним молодость, чтоб я сдохла!

Они пошли в ресторан. У гардероба стоял величественный, как монумент, швейцар - весь в галунах, с раздвоенной адмиральской бородой.

– Чего изволят барышни? - осведомился он. У него были небольшие, близко друг к другу посаженные глаза, как у мыши, взгляд пристальный, цепкий.

– Ты, папаша, на полицейского осведомителя похож, - съязвила Лицкая. - Противный ты, прямо тебе скажу.

– Всякое дыхание да хвалит господа, - смиренно отозвался швейцар. - И осведомитель человек, барышня… Вы в залу пойдете или, может, отдельный кабинет желаете?

– Давай с большой ноги, - подмигнула Лицкая. - Займем кабинет.

– Чем промышлять изволите? - дружелюбно продолжал швейцар. - И велик ли нынче доход от вашего рукомесла?

Лицкая смерила его долгим взглядом и рассмеялась:

– Отомстил, черт с тобой. Квиты.

– Еще нет, - улыбнулся швейцар. - Латыняне говорят: возмездие впереди.

…Они заняли выгородку, отделенную от остального зала портьерой. Подошел сам метрдотель, подал прейскурант.

– Дорогуша, - сказала Лицкая. - Все самое вкусное в расчете на нашу комплекцию. И сухого шампанского. Спроворь! - Она весело потерла ладонь о ладонь и, перехватив изумленный взгляд Маши, сказала: - Все в прошлом, дорогая. Манеры - тоже.

Оркестр сыграл вступление, развязный конферансье с белым, словно обсыпанным мукой лицом томно сказал:

– Господа! И, конечно же, товарищи. Жизнь мимолетна, как взмах крыльев мухи. А муха, как известно, в секунду делает сто тысяч взмахов - ученые жуки это подсчитали, им все равно делать нечего. - Он подождал - не будет ли смеха? Но никто не засмеялся, и тогда конферансье продолжал: - Вечна в этом мире только любовь. И я предлагаю вам прослушать романс на эту вечную тему. Исполняет всем вам хорошо известный Изольд Анощенко!

На эстраду вышел певец - маленький, в кургузом пиджачке, с длинными, до плеч, волосами. Он поклонился публике и кивнул аккомпаниатору. Тот взял первый аккорд, певец сказал:

– Исполняется в который раз и все - по просьбе публики.

Он сложил руки у живота - ладонь в ладонь.

О, память сердца! Ты сильней

Рассудка памяти печальной, - глуховатым, но неожиданно сильным голосом запел он.

И часто сладостью своей

Меня в стране пленяешь дальной…

Маша переглянулась с Лицкой. Та вдруг погрустнела, опустила голову на сжатый кулак, сказала: