Повесть об уголовном розыске

Серафим застонал и повалился на стол лицом вниз. Он пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось, он только мычал.

– Чтобы дать вам возможность легальной деятельности, церковь в Грели решено не закрывать, - сказал Коломиец.

– Ну, хватит! - пробормотал Лысый. - Тут и недоумку все ясно. - Он взвел курок нагана.

– Нет, - повернулся к нему Коля. - Нет, уважаемый. Поп не верил - мне. Мента пришить велел - мне. Жизнь под пули ставил - мою. А сам кто? Предатель, гнида, ссучившийся поп!

Коля выдернул из-за пояса кольт, с криком ворвался в горницу; он играл, ломал, что называется, комедию, но вдруг в какой-то момент подумал, что этот крик и искаженное лицо - это не комедия, а самая настоящая ненависть.

– Бей продажных! Бей!

У Серафима было узкое, белое, иконописное лицо. Он вяло прикрывал его обеими руками и что-то бормотал - неразборчиво и быстро. Коля выстрелил. Серафима отбросило к столу, он упал на него и остался лежать, раскинув черные рукава рясы, как крылья.

Коломиец рвал застежку кобуры. Она не поддавалась, и тогда Коломиец бросился навстречу Коле, и в этот момент Коля выстрелил второй раз. Коломиец закричал что-то и покатился в угол избы. Коля сгреб драгоценности в карман:

– Керосин тащите, он в коридоре! Торопись, фраера…

Лысый и Скуластый послушно приволокли бидон с керосином. Лысый посмотрел на Серафима, потом ногой перевернул Коломийца:

– Знакомый… Да никак это… - он восторженно взглянул на Колю и взмахнул пухлыми ручками: - Это же сам… Коломиец! Ге-пе-ушник! Н-да, молодой человек… Далеко пойдете, это я, бывший жандарм, вам говорю. И бывший офицер контрразведки. Позвольте руку пожать…

– После! - уже спокойнее сказал Коля. - Чего ждете? Поливайте керосином и айда отседова!

Выплеснули керосин. Скуластый чиркнул обломком напильника по кремню, раздул фитиль и швырнул его на пол. С ревом взвилось пламя.

– Рвем когти! - крикнул Коля.

Побежали к лесу. Коля все время оглядывался и думал: "Только бы он выскочил… Только бы ничего с ним не случилось…" Опасения эти были далеко не напрасны. Сильный и ловкий Коломиец успел выпрыгнуть в окно в тот самый момент, когда Коля и бандиты покинули избу Серафима, и едва сумел погасить загоревшуюся одежду.

На опушке Коля оглянулся в последний раз. Дом священника скрыло яркое пламя с черной шапкой густого дыма, порыв ветра донес яростный звон колокола.

– Ну, все, - Скуластый отер пот со лба и устало опустился на траву.

– Позвольте еще раз, от всей души, - сказал Лысый и с чувством пожал Коле руку.

А Коля мысленно в это время был далеко. Казалось ему, что видит он сыплющие искрами бревна родного дома и жалкий, обгоревший комочек около собачьей будки - все, что осталось от верного пса, и белый-белый холст, которым было накрыто нечто очень страшное и непонятное. "Родители твои", - будто говорит ему кто-то в спину. "Нет, - про себя отвечает Коля. - Там, под этим холстом? Нет…"

Черная стена дыма встала над тем местом, где был поповский дом.

– Какой мерою меряете, такой и вам отмерено будет, - тихо сказал Коля. - Пошли.

В бандитском лагере Коля первым делом попросил собрать главарей банды, а когда все чинно расселись за дощатым столом в избушке лесника, высыпал на столешницу клад Серафима. Несколько камней и монет упали на земляной пол, и все, кроме Феденьки, бросились их поднимать. Феденька молча выслушал восторженно-красочный, с мелкими подробностями рассказ Лысого и долго молчал. Коля то и дело ловил на себе его цепкий, изучающий взгляд.

– Вели привести мою маруху, - Коля с усилием выговорил последнее слово.

Феденька кивнул, через минуту в дверь избушки вошла Маша. Коля испугался, что она не выдержит, бросится к нему и заплачет, но Маша остановилась на пороге и, глядя куда-то в сторону, спросила:

– Ну чего? Доказал портяночникам, почем что?

– Доказал, - кивнул Феденька. - Идите, милуйтесь… Заслужили. Два слова только. Выйди пока.

Маша вышла.

– Я понимаю, Коляча, какая глупость получается. Набей мне морду, я разрешаю. Но я кишками чувствую - есть во всем этом деле тухлятина. Прости, если не так сказал. Ты нынче - герой. Всех нас спас.

– Ты что же, - вдруг вступил в разговор Скуластый. - Сомневаешься? В ком! В ём? Гад ты ползучий. Не в ём! В нас, выходит дело… Слышь, Лысый… Скажи ему!

– В самом деле, - откликнулся Лысый. - Ты же не подозреваешь нас в сговоре с твоим приятелем? Все видели собственными глазами, слышали собственными ушами…

– Ты вот что, - сказал Скуластый. - Подозрения свои при себе держи. Еще раз его… - он кивнул в сторону Коли, - обидишь: видит бог, я тебя на тот свет отправлю.

– Ладно, - кивнул Феденька. - Давайте только Никодима спросим, так, для политесу. Он как-никак член нашего штаба, неловко без него. Я послал за ним.

Сели за стол. Коля закрыл глаза и сделал вид, что задремал от усталости. "Никодим… - вспоминал он. - Тот, на мужика похожий, молчаливый. Помнится, он еще сомневался при первой встрече в избушке, стоит ли Коле платить золотом за помощь бандитам. А зачем Феденьке нужен его совет? Затевает что-то Феденька".

Влетела Маща, зло крикнула с порога: