Повесть сердца (сборник)

А между тем жизнь текла положенным чередом, росло, волновалось, кипело и теснило к гробу прадедов племя ветреных потомков, подрастали мы с сестрой, жили тесно, а дед оставался один на Филях в двухкомнатной квартире с изолированными комнатами, не кооперативной, но принадлежавшей московскому Западному порту, и было понятно, что его жилую площадь надо как-то удержать, но как? Прописать к нему внучку не позволяли законы, и единственное, что оставалось – совершить родственный обмен: прописать на Филях бабушку с моей сестрой, а в Беляеве – деда. Однако старик заупрямился: он не хотел съезжать из своей квартиры даже условно, не хотел быть прописанным на одной площади с коммунистом-зятем, и единственный способ сделать так, чтобы он оставался у себя по документам – лежал через загс. Деду нужно было жениться – и на этот раз действительно в последний раз – на бабушке. Он согласился легко – да и что ему было поставить очередной штамп в своем многострадальном паспорте? – а вот бабушка пришла в ужас. Идти снова с дедом под венец, пусть и гражданский, ничего не значащий, в свои семьдесят семь, снова становиться его женой, хотя бы и на бумаге – то было выше ее сил.

Однако иного выхода из этого какого-то юрийтрифоновского сюжета не было, и так закольцевалась бабушкина судьба. Под самый конец жизни она принесла свою последнюю жертву и ради детей своей дочери вторично вышла замуж за человека, который подарил ей счастье, муку, боль, отчаяние, который терзал ее, изводил и кроме которого как женщина она никого не знала. Что испытала она, когда ровно полвека спустя после ее первого похода в ЗАГС, ее вновь объявили новобрачной и она стояла рядом с тем же самым мужчиной, с кем при ином стечении обстоятельств могла бы отметить золотую свадьбу, Бог весть.

После этого бабушка прожила еще четыре года. Умирала она тяжело, в полном сознании, от неоперабельного рака, мучаясь невыносимыми болями в желудке. Незадолго до смерти ей исполнился восемьдесят один год. На прощальный день рожденья собрались те самые шестнадцать человек, кого она считала своей семьей и кем, мыслила, управляла всю жизнь словно челном. Однако теперь весло выпало из ее рук, и празднество вышло невеселое.

– Вот и на поминках своих побывала, – молвила хозяйка, когда гости разошлись, оглядывая опустевший стол с неприбранной посудой, и добавила: – Мне б до лета дожить. Еще до одного лета.

Но этого ей суждено не было. Через две недели она легла в Первую градскую больницу, а месяц спустя в Страстной Четверг умерла в больничной палате на руках у старшей невестки, которая до последнего дня за ней ухаживала. В Светлый Понедельник бабушку похоронили, и так получилось, что это был действительно последний раз, когда собралась вся большая семья – сразу после бабушкиной смерти она дала трещину, и годами хранимые и только ради нее удерживаемые обиды друг на друга выплеснулись наружу. Бабушкин идеал жить «суместно обместях», который она наперекор всему воплощала в жизнь, с нею же навсегда и ушел.

Дед пережил последнюю жену на два с половиной года. Он умер в восемьдесят семь у себя дома во сне, видимо, даже не поняв, что с ним случилось, и я верю в то, что бабушка своими страданиями облегчила его земную участь. Похоронили их рядом в родовой могиле Коняевых на Введенском кладбище.

Удивительная это могила! Окруженный со всех сторон красивыми мраморными и гранитными надгробьями и памятниками – армянскими, еврейскими, немецкими и даже испанскими – стоит по соседству со знаменитыми учеными, актерами, писателями и генералами простой четырехконечный грубый деревянный крест с выцветшей краской и табличкой, на которой с трудом можно разобрать стершиеся имена бабушкиных теток – Надежды и Еликониды. Чуть ниже, на том же кресте, прибита металлическая табличка «Мясоедова Мария Анемподистовна». Жестяная дощечка с именем деда вкопана в землю справа от креста. Могила обнесена решетчатой оградой, но калитки в ней нет и подхода к могиле нет тоже, точно этот последний приют навсегда заперт, и ничто не напоминает о том, что здесь лежит прямой потомок славного дворянского рода, внесенного в родословные книги нескольких губерний. Дядюшка мой, называющий могилу на советский манер «коммунальной», уверяет, что дедушка и бабушка ведут нескончаемые разговоры о том, как не повезло им с одним из внуков. Что ж, ему видней…

С той поры, как двое Мясоедовых на этом погосте упокоились, прошло много лет и каких лет! За эти годы мне довелось повстречать самых разных людей – очень известных и нет, необыкновенно умных, одаренных, талантливых, с поразительными биографиями и судьбами, на фоне которых жизнь моей бабушки может показаться не такой уж необычной. Мало ли кто и что испытал в русском двадцатом веке. Но чем дальше по времени уходит от меня эта женщина, тем более величественным предстает ее образ, тем сильнее я склоняюсь перед ним и ясней понимаю, как счастлив был оттого, что знал ее в самую прекрасную пору своей жизни и как ничтожно мало сумел от нее перенять.

Дом в деревне Повесть сердца  

1