Повести

— Такая-то вот жизнь, Мариам! — Инженер глубоко вздохнул, в сердце кольнуло, и он долго не мог вымолвить ни слова. — Не знаю… может быть, легче станет, когда выговоришься, — наконец сказал он и тут же продолжал с еле сдерживаемым волнением: — Теперь вы понимаете, Мариам, какая ненависть кипит во мне. Она как горячая смола! Она жжет меня изнутри… Я никому не могу простить детских слез: и слез моего далекого сына и горя маленьких корейцев… Я не знаю, с какой стороны прилетит самолет… Может быть, с американской базы на турецком берегу?… Но я знаю: если это допустить, то в такую же тихую ночь снова мы услышим взрывы и плач детей. Это страшно, Мариам!… Я никогда не забуду одного маленького немца. Он и сейчас стоит перед моими глазами… Это было накануне дня победы. Когда американцы узнали, что город, куда мы вскоре должны были войти, отойдет к русским, они начали нещадно бомбить его. И вот на одной из улиц, среди убитых и раненых, я увидел пятилетнего ребенка. У него была оторвана рука. Он ничего не понимал и только тихо плакал, смотря в яркое, солнечное небо… Инженер прошел несколько шагов, крепко сжимая локоть Мариам, и снова заговорил: — С тех пор я понял, что самым большим сокровищем человек должен считать мир. А если кто этого не понимает… — он протянул руку к черному, как в дыму, горизонту, — то надо заставить их понять… любыми средствами, любыми путями! Ради этого стоит спуститься не только на дно Каспия, а если нужно, то и в самую преисподнюю!

Песня вдруг оборвалась, и шорох шагов стал неожиданно громким.

— Простите за откровенность… — Васильев как-то сразу обмяк и устало сказал: — Вот вы и дома… Пожелайте мне спокойной ночи… Я и сейчас, наверное, кажусь вам совсем спокойным, даже после нашего разговора. Но вы не верьте этому, Мариам!…

Он остановился, взял руку девушки в свои большие ладони и просто заглянул ей в лицо.

Мариам широко раскрыла глаза, но ничего не видела, будто сквозь сетку дождя. Она опустила голову и долго молчала.

— Вам надо крепко уснуть перед завтрашним днем, Александр Петрович! — наконец сказала она. — Я всегда так делала перед экзаменом…

— Нет, Мариам! — Васильев наклонился к ней совсем близко, она чувствовала движение его губ. — Перед таким экзаменом нельзя уснуть… — Он прислушался к шелесту волн. — А у нас в теплые ночи всегда кричат лягушки…

Глава шестнадцатая

РЕШАЮЩИЕ ИСПЫТАНИЯ

С тех пор как подводный танк начал свое путешествие, прошло два часа. Синицкий сидел неподалеку от иллюминатора и смотрел на освещенное прожектором морское дно. Приборы отмечали полтораста метров глубины.

Лучи прожектора казались зеленовато-голубыми, как свет луны. Вот в такую же лунную ночь Синицкий вылезал из воды и встретил на берегу человека, наблюдавшего за испытаниями белых шаров…

«Зачем это было нужно охотнику? — вспоминал юноша, не отрывая глаз от светящейся воды. — «Спасибо за предупреждение», сказал Рустамов. Что бы это значило?… Впрочем, так и должно быть. Наблюдательность нам не помешает, — решил Синицкий. — Немало в мире охотников за чужими изобретениями! Многие из них без всякого стеснения приписывают себе изобретения давно умерших русских специалистов. Удивительно, как это получается! — рассуждал студент. — Каждому грамотному человеку в мире известны заслуги русских нефтяников. Еще в двенадцатом году с бакинских промыслов брали мастеров на работу в Америку, потом в Индию и в разные другие страны… Известно, что первое бурение на нефть сделал Семенов, а вовсе не американец Дрэк: этот Дрэк бурил через одиннадцать лет после Семенова… Первым по-настоящему перегнал нефть Шухов… Парафин, вазелин, мылонафт, асфальт первым добыл из нефти Петров… А кто придумал газовую съемку, которую сейчас везде применяют американцы? — спросил себя Синицкий и тут же неожиданно вспомнил: — «Собака спит в тени дерева, а думает, что это ее тень». До чего же хороша эта чудесная азербайджанская поговорка! Ее привел как-то Рустамов, говоря о забывчивых ученых, чья совесть куплена долларами… А кто сделал турбобур? Кто впервые применил наклонное бурение? Наши, советские инженеры! Да, пожалуй, все основные открытия и изобретения, связанные с нефтяной техникой, родились в России…»

Синицкий наклонился к иллюминатору и увидел свое изображение в блестящем стекле. Ему вдруг захотелось, как в детстве, прижать нос к стеклу и смотреть, смотреть расширенными от удивления глазами на чудесный мир, открывающийся перед ним.

«Ползет по дну невиданное сооружение, — восхищался Синицкий, прислушиваясь к гуденью мотора. — Шлепают гусеницы по песку. Танк движется с грузом аккумуляторов огромной емкости. Они заряжаются от нескольких динамо, приводимых в движение дизелями. Для их работы нужен воздух, поэтому зарядку можно производить только наверху. Это, конечно, недостаток, — решил Синицкий. — И, пожалуй, его никак нельзя устранить. Невозможно выставлять из-под воды трубу для подачи воздуха, — рассуждал он. — А если шланг с поплавком? Тоже не совсем подходяще: он оборвется во время движения…»

Молодой изобретатель задумался.