Повести и рассказы

Был Таланцев хорошо грамотен, грамотней всех в Куракине, и года не прошло, как избрали его председателем волисполкома. Препятствий быть не могло — человек сражался в Красной Армии. Никто не знал, что в затаенном углу хранит Таланцев никому не показанную карточку. На ней снялся он уже офицером — он, хоть и мужик, произведен был в деникинской белой армии в первый офицерский чин прапорщика.

Куракинский мир менялся не быстро. Многие боялись Таланцева по-прежнему и не хотели перечить, когда понемногу он стал опять прибирать все дела и выгоды к своим рукам. Становился он все важней и осанистей. Всегда чисто выбритый, плоскоскулый, он однажды на праздник пришел в белых перчатках. Было время: растопырит он обе свои пятерни — и денщик, подскочив, напяливает перчатки на его короткие и толстые пальцы. Может быть, еще и вернется это время, если вести себя с хитростью.

Идя по деревне, он уже держал некоторую дистанцию между собой и другими и строго глядел на каждого из-под своих негустых рыжеватых бровей — скинет или не скинет нахал шапку? Случилось раз даже, что он не сдержался и ударил по скуле мужика, пришедшего к нему с жалобой. Бил он больно, умело, по-фельдфебельски. Но поскольку он отсыпал мужику в извинение муки, постольку дело забылось.

Неизвестно откуда родились толки, что сражался Таланцев в офицерской белой армии. Быть может, тут не было знания, а только подозрение. Но толки эти особого ходу не имели. Их побеждали более серьезные разговоры. Говорилось, что за Таланцевым большая сила — не только в Куракине, но и по другим деревням и селам, и за Лисьей горой, и в Тотьме. Говорилось также, что всякому, кто ему друг, он поможет, а тому, кто пойдет против него, несдобровать. Если же спросить, например, старуху мать Коробицына, кем же говорилось все это, то она сразу замкнется, настороженно, как птица, скосит глаза и скажет поспешно и ласково:

— Посторонний народ, посторонний…

А если добиваться с упорством, то она прибавит:

— Такой хорошенькой заходил, с собачкой. А собачка все ладит за колесо хватить, — сынок мой дрова с лесу возил, младшенький сынок, Андрюша, он маленькой, худенькой был и беленькой, а стал большущий, матерой, корпусной, черноватенькой. Ловкой он очень.

И пойдет дальше в этом же роде про что-нибудь совсем не относящееся к делу.

Если же проверить у Андрея, то окажется, что он никакого хорошенького с собачкой и не видел, но о силе Таланцева от матери слышал. Старуха от испуга хитрила как могла, — с детских лет прутом, палкой и кнутом обернулась к ней жизнь. И давно уже, смирившись, она ни про кого ничего худого не говорила. Все для нее «хороший народ, хороший народ».

Старый сапожник молчал, в первую очередь исполняя заказы Таланцева и его друзей, а Андрей уже не ждал от него никаких откровений.

Леса горят здесь нередко. Тогда едкий дым ест глаза прохожему и проезжему. Дымно, гарно становится по дорогам и тропам, как в черной избе. Трескается земля, горит торф, огромные обугленные стволы ложатся, как трупы великанов. Черно и жарко вокруг. Зверь бежит из лесов, птица летит прочь. В такое сухое, богатое пожарами лето побили Таланцева.

Таланцева, героя войны и прапорщика, темным августовским вечером стукнули за околицей поленом по голове. Он сразу упал, на лицо ему кинули тулуп и так избили, что другой, не такой крепкий, помер бы наверняка. Кто бил — неизвестно, не поймали никого. Тайну сохранили до времени свято.

Прапорщик Таланцев, царь и бог здешних мест, остался лежать один на земле, окровавленный, без памяти. На него наткнулся делопроизводитель Фефилов, известный самогонщик и пьяница, ходивший всегда с ножом за голенищем.

Вой жены Таланцева оповестил всю деревню об этом событии. Александр Коробицын откинул солдатскую шинель, под которой лежал вместе с женой на холодной печи, сел, и Андрей не столько увидел, сколько угадал в привычной тьме его знакомую спутанную бороду. Жена его вздохнула, шевельнулась, пробормотала в полусне непонятное, а потом тотчас же вскочила. Заревели ребятишки.

— До схода, значит, порешили, — сказал Александр Коробицын, словно знал, чтó такое случилось в деревне. И была в его голосе всегдашняя уверенная в себе солидность, которую уважал в нем Андрей очень.

Андрей выскочил на крыльцо. Как раз мимо избы мужики несли тело Таланцева. Следом за ними шла и выла жена. Андрей подбежал ближе. Он видел, как старик Таланцев подобрал бессильную руку сына и уложил ее на живот ему. Рука упала; он вновь ее подобрал, и она вновь упала. И в ночной мрак провалилось это шествие. Звенел только женский вой, на который разноголосым хором отвечали собаки.

Ночь, черная, теплая, безлунная, безветренная, обнимала землю. Только вдали, где таланцевская изба, тревожно мигает огонек и слышатся еще оттуда женские вопли. Андрей сидел на крыльце и курил цигарку. Он глядел в ночь, курил, и не было в нем никакой жалости.

Дождливым осенним утром Андрей Коробицын оставил родные места — пришла пора идти в армию.

Прощай, мамаша! Прощай, брат Александр! И Таланцев — тоже прощай! Нету тебе прежней власти!