Повести и рассказы

Лютый оторопело глядел на Франю.

Франя ответила спокойно:

— Поздравь. Я вышла замуж за него.

— Как?.. Позволь… А как же вчера?..

— Я вчера о нем думала, а ты мне помешал. И я боялась, что он не любит меня.

— А… а я?

— Ты? При чем же тут ты?

Фране приятно было мучить художника. Она даже огорчилась, когда Лютый пошел вдруг прочь, не попрощавшись.

— Заходи к нам! — крикнула она ему вслед.

И ей на миг страшно стало: что-то не то во всем этом.

— Не сердись! Да остановись же!

Но Лютый не оборачивался даже.

Теперь он понял все: ему — ни любви, ни денег.

Франя потеряна, заказ потерян, и, главное, потеряна бодрость.

Это отразится на работе. В Политпросвете скажут: упадочные рисунки. Как теперь ему рисовать плакаты, где бодрость — это главное!

— Гражданин! Гражданин! Да что же это такое, господи? Гражданин!

Лютый остановился. Он шел прямо к откосу. Еще несколько шагов — и он скатился бы вниз, туда, где шла узкоколейка.

Кучер догнал его и, улыбаясь во всю загорелую рожу, утирал лоб рукавом.

— Уж я кричал-кричал. Побег уж. Вижу: гражданин в яму прет. И расстроен, вижу. От жары, должно, по башке хлопнуло?

— От жары, — отвечал Лютый и пошел к линейке.

V

Весь день пропадал Олейников. Вернулся только к ночи.

За ужином с Франей разговаривал так, словно это была не молодая его жена, а служащий конторы. Слова и движения его были четки и ровны, как у автомата с прекрасно налаженным механизмом. Со стороны можно было подумать: они десять лет женаты.

В семь часов утра Олейников был уже на ногах. Он сидел в одной рубахе у стола и пил молоко. Был он строг и сух — не как муж, а как хозяин.

Франя лежала еще, сбив головой подушку, под щеку подложив ладонь. Она глядела в открытое окно, сквозь серебристую листву тополя — в голубое небо. Оттуда, с неба, где солнце, — свет и тепло.

Франя отвела глаза от неба, и все в комнате показалось ей теплей и светлей, чем вчера: деревянный стол, стулья, черный шкаф у стены.

Франя думала вслух:

— Надо оклеить стену обоями — так красивее, чем выбелить. Надо еще кресел. И надо убрать этот уродливый шкаф.

Она взглянула на мужа. Он — совсем молод, и ноги у него — безволосые, как у мальчика.

Франя говорила:

— На окна нужно цветы. А сегодня вечером мы обязательно поедем к Грише. Ты узнай по телефону, вернулся ли он.

Олейников уже выпил молоко.

Он встал, взял со стула одежду, ушел в соседнюю комнату и через минуту, уже одетый, прошел к выходу, не взглянув на Франю.

Кинул на ходу:

— Не забудь обед.

Франя вздрогнула, но не сказала ни слова и не остановила его. Ей казалось: она знала, что вот так будет.

Она прошептала:

— Я его осилю.

И осталась спокойно лежать в постели.

Потом откинула одеяло, медленно и долго одевалась. Огляделась досадливо: надо купить зеркало. Вынула из саквояжика, что привезла вчера, ручное зеркальце. Причесалась и домовито, прищурившись, прошлась по комнате.

Потом прибрала постель, подмела и расставила скудную мебель так, как ей нравилось.

Она заперла дверь на ключ и на дверях прикрепила записку:

«Я готовлю обед у технорука. Ключ у меня».

И пошла к техноруку.

За приготовлением обеда она очень подружилась с женой технорука. Жена технорука очень радовалась, что Олейников наконец женился. Они говорили о том, что ставки скоро будут повышены; что получать жалованье в товарных рублях — очень выгодно; что горное дело — очень интересное дело; что на руднике люди живут — симпатичные; что Олейников очень заботится о рабочих и служащих; что его все любят, только удивляются, почему он такой молчаливый.

О многом еще говорили Франя и жена технорука.

Потом Франя унесла обед домой и послала с сынишкой технорука записку мужу: «Обед готов. Приходи».

Жена технорука говорила за обедом мужу, что у Олейникова — очень хорошая и умная жена и что она за Олейникова очень рада: может быть, теперь он не будет таким скучным и молчаливым.

А Франя обедала одна, потому что муж прислал ей с мальчиком ответ:

«Обед прошу принести в контору. Домой мне сейчас некогда».

Франя долго думала: самой нести или передать с мальчиком? Решила передать с мальчиком: так разумнее.

Оставшись одна, Франя заплакала.

Попробовала было поесть супу, но аппетита не было, и она заплакала еще пуще. И суп-то она изготовила какой вкусный!

Испугавшись, что муж застанет ее в слезах (а это нехорошо), успокоилась. Вынула ручное зеркальце и пудреницу и напудрила щеки и нос. Потом испуганно стирала пудру, потому что пудра еще пуще может разозлить.

Она вспомнила, что брат ее был точно такой же, как и муж, но она его не боялась, потому что брат был все-таки свой человек. Тут она поняла, что жить ей — с мужем, и сжала губы.

«Я его осилю».

И совершенно спокойно, словно ничего не случилось, вечером встретила мужа. Олейников глядел даже не на нее, а мимо.

Он промолвил:

— Дай молока.

И опустился на стул.

Франя подошла к нему и хотела поцеловать его в щеку. Олейников уклонился, отошел и сказал:

— Сегодня ночью мне нужно писать отчет в центр. Ты не обижайся.

Франя еще не теряла надежды, но щеки ее побелели и руки дрожали. Она не понимала.

Эту ночь она напрасно ждала мужа.