Повести и рассказы

– За то, что вы уже нажили опыт способного, многообещающего юриста. Блестяще защитили диссертацию о психологических мотивах следственного процесса: кстати, предоставленное вам дело, вероятно, в какой-то степени близко ее теме. И вы пришли к нам не, как говорится, со школьной скамьи, вы уже узнали жизнь во многих ее проявлениях, и с хорошей следовательской практикой, – пришли к тому же из большого творческого мира спорта с его многообразием характеров и конфликтов. Много повидали и много знаете. – Нотка некоторой торжественности в голосе Вагина приобрела вдруг оттенок дружеской задушевности: – А вам порой не жаль оставленного вами прошлого: побед, наград, поклонников, аплодисментов? Проще говоря, не жаль, что бросили спорт?

– Мне часто задают этот вопрос, – устало сказал Бурьян, – и я всегда отвечаю: не жаль ни наград, ни поклонников. То, что можно было сделать в спорте, я сделал, а для себя я его не бросал и не брошу.

Вагин прищурился не без усмешки:

– Подымаете дома гири и бегаете трусцой?

– Смешного здесь мало, – совсем уже нехотя произнес Бурьян, – Я знаю много видов спорта до самбо включительно и всегда могу найти молодежь для работы в спортивных кружках. Где бы я ни работал, везде так было. И всюду находится театр или клуб и желающие работать. Особенно в школах…

– Едва ли у вас теперь найдется для этого время, – сомневаясь, покачал головой областной прокурор.

– Для здорового человека пяти-шести часов сна совершенно достаточно.

– Бывают и бессонные ночи.

– У неврастеников.

– Я имею в виду профессию. Если вам, скажем, надо приготовить к утру текст обвинительной речи?

– Таких случаев не должно быть. Если знаешь дело, у тебя заранее должны быть все заметки по пунктам обвинения. Лично я никогда не выступаю по бумажке. Речь в суде – это ведь не доклад на собрании.

Однако Вагин продолжал нажимать:

– Бывает и так, что опытный защитник, а у нас оба опытные, вдруг да и подбросит несколько козырей, видоизменяющих картину судебного процесса?

– Согласен, бывает. Но если этих «козырей» нет в следственном деле, суд вернет его на доследование и обвинительную речь придется вообще переделывать.

– Не мне учить вас, как работать и жить, – сдался Вагин.

За открытым окном на улице раздались три автомобильных гудка.

– Это Костров приехал за мной после инспекции. Выйдем вместе. Я вас представлю.

Костров уже ждал у открытой двери машины. В свои шестьдесят он отлично выглядел, и Бурьян сразу оценил это. Высокий, плотный, хорошо скроенный, он в легкой ситцевой косоворотке походил на колхозника, отдыхавшего после работы. У него не было ни лысины, ни седины, последняя только чуть заметно змеилась вдоль пересекавшего голову шрама – пуля или нож? – отчего волосы приходилось старательно и часто зачесывать назад.

– Ну вот и заехал, как обещал, – сказал он засиявшему Вагину. – А это твой сменщик, что ли? – Костров кивнул на стоявшего позади Бурьяна.

Тот представился.

– Армянин или молдаванин?

– Чистейший русак, – улыбнулся Бурьян, – а фамилия, вероятно, от древнего прозвища.

– Хороший юрист, – поспешил заверить Вагин. – Уверен, что не ошиблись в выборе. Советник юстиции, как и я.

– Поживем – увидим, – подумав, сказал Костров и вдруг спросил: – Дело Глебовского сразу в суд передашь?

– Я ничего не делаю сразу, – не торопясь проговорил Бурьян. – Сначала придется Серьезно просмотреть весь следственный материал. Мне кажется, что следствие велось слишком поспешно.

Вагин промолчал, не сказав ничего ни «за», ни «против»: новый, мол, прокурор, это его и забота.

– Уголовный розыск просил ускорить расследование, а следователь был уже тяжело болен. Возраст плюс предынфарктное состояние. – Костров задумался и, помолчав, добавил: – Я давно знаю Глебовского. Вместе воевали, буквально рядом, бок о бок работаем и на гражданке. Может быть, он и виноват, может, он и меня обманывает, и все-таки я уверен, что тот Глебовский, которого я знаю, сам пришел бы ко мне и положил на стол свой партийный билет. Я виделся с ним в КПЗ, и он мне сказал: «Все материалы следствия не вызывают никаких возражений, но я скажу тебе честно: стрелял не я, а кто – не знаю. Мотив убийства был у меня одного».

Вагин молчал.

5

– Скольких мы потеряли, капитан, при переходе через болото?

– Не так уж много. Шестерых.

– Значит, сейчас у нас двадцать два человека.

– Пробьемся.

– Ты оптимист, политрук. Километры и километры. А гестаповцы нас крепко зажали.

– Поглядим, посмотрим.

Глебовский отодвинул керосиновую лампу в землянке и чуть убавил фитиль: керосину жалко. Потом оба, согнувшись, выбрались из землянки.

Моросил мелкий сентябрьский дождь. По туши ночного неба над лесистым болотом разливались багровые языки пламени. Горели взорванные под городом бензобаки.

– Работа Потемченко, – усмехнулся Костров.

– А наши взорвали понтонный мост через болото. Пусть теперь попробуют сунуться.