Читаем Повести и рассказы полностью

— Ты что, Жучков, загрустил? — спросил стоявший у штурвала рулевой Агафонов. — Или не по душе у нас?

— Я… я ничего, — смутился захваченный врасплох Геннадий. Помолчав, он добавил: — Гляжу на Волгу… Какая она широкая! А вот Амур, говорят, еще шире. На Амуре и с курса, пожалуй, в два счета собьешься.

Капитан, что-то писавший в своем блокноте, поднял голову, улыбнулся.

— С курса сбиться всегда можно. Дело это нехитрое, — сказал он. — Если плохо знаешь фарватер, не мудрено сесть на мель или врезаться в берег не только на большой реке, но и на самой маленькой. — Снова заглянув в блокнот, Глушков захлопнул его, спрятал в карман. — А случается и так: нет вокруг тебя ни искусственных, ни естественных примет… Случается и такое. Вот попробуй-ка тогда не сбиться с курса!

Юрий все еще сидел за столиком. В глазах у него рябило от извилистых линий, черточек, кружочков и просто точек. Он недоверчиво взглянул на капитана и спросил:

— А разве так бывает?

— И с нами это может произойти в любой момент. Опустится туман, и крышка — никакой видимости. Все вокруг белым-бело. Не только бакенов — берега не увидишь… Ну-ка скажите, как тут быть? Как проверить правильность выбранного курса?

Глушков закурил папиросу, положил руки на спинку скамьи. Взгляд его остановился на Геннадии. Но Геннадий поспешно отвел глаза в сторону.

— Вижу, редко на корме бываете, — лукаво щуря глаза, сказал капитан. — А на корму не бесполезно почаще заглядывать…

— Сергей Васильич, вспомнил! — встрепенулся Геннадий. — По следу парохода можно определить правильность выбранного курса. И еще по придонной волне.

— Верно! — кивнул Глушков. — Только ненаблюдательный человек целый день просидит на корме и ничего не заметит. А пытливому, дотошному человеку след парохода многое расскажет. — Он встал, посмотрел в заднее окно. За кормой парохода тянулся ровный лентообразный пенящийся след. — Появись сейчас извилистая малоустойчивая борозда, — продолжал он, — ну, такая, какую неумелый тракторист на пахоте оставляет, бывалый волгарь не похвалил бы нас. «Эге, молодчики, — сказал бы он, — сбились с курса. Что же вы виляете, то и дело отклоняетесь от стрежня? Этак недолго и на мель сесть».

Глушков весело глянул на практикантов.

— Так что, ребята, почаще бывайте на корме. Запоминайте обстановку фарватера, берега. Рулевой должен назубок знать Волгу.

— Неужели, Сергей Васильич, это можно когда-нибудь постичь? — спросил Геннадий.

— Про бывалых волгарей, слышал, как говорят? «Этот, говорят, с закрытыми глазами в любую погоду проведет судно». Вот оно как!

— Да ведь то про бывалых, Сергей Васильич!

— А бывалые, Жучков, тоже когда-то новичками были…

Вдруг внимание капитана привлекла высокая разлапистая сосна, от старости казавшаяся совсем черной. Это могучее дерево в два-три обхвата одиноко и гордо стояло на правом обрывистом берегу. Сколько лет знал капитан эту сосну! Он привык к ней, как к близкому человеку, и всякий раз, завидев ее, кивал головой: «Еще стоишь, старина?»

И дерево чуть покачивало вершиной, как бы тоже кивая в ответ. Оно было такое высокое, что даже в тихую погоду всегда глуховато шумело, точно разговаривало с кем-то.

Однажды «Сокол» с плотом проходил здесь ненастной осенней ночью. Ветром сорвало бакен, предупреждающий о длинной гряде подводных камней, протянувшихся вдоль русла, напротив сосны. Судно могло налететь на острые камни и пробить себе дно, но капитан вовремя заметил силуэт дерева, еле проступавший на фоне мглистого неба, и неминуемая авария была предотвращена.

А сколько их по всей Волге, разных немых приятелей, выручавших Глушкова из беды! Были тут и одинокие деревья, и прибрежные лесочки, и горные кряжи, и старые церкви…

Капитан опять опустился на скамью, потер ладонью подбородок.

— Помню, рулевым когда был, как вот Агафонов, — медленно произнес он, глядя себе на руки, — и приключись со мной такой случай. Оставил раз меня капитан в рубке одного… обедать пошел. Вдруг смотрю, туманец стал опускаться. В осеннюю пору дело было. Бакены сразу пропали, ни одного не видно. А впереди три воложки. Ну и растерялся я. В какую воложку заводить плот? Где коренное русло с фарватером? Хватаюсь за рычаг и давай гудеть: гу-гу-гу-гу!.. Не прошло минуты, капитан летит с ломтем хлеба в руке. «Чего, кричит, шальной, у тебя тут стряслось?» — «Волгу, говорю потерял». Потом столько смеху было!.. Миша, возьми левее, — обращаясь к рулевому, добавил Глушков, — а то вон у того яра майданит. Как бы не затянуло «голову» плота в круговорот… Так и держи теперь.

— Сергей Васильич, расскажите еще, как вы капитаном стали, — попросил Геннадий.

— Долгая это история. — Глушков махнул рукой. — Да и Панину мешать будем.

— Нет, вы мне не мешаете, — поспешно отозвался Юрий. — Я уж все почти кончил!

— Правда, Сергей Васильич, расскажите, — попросил и Агафонов.

Закурив новую папиросу, капитан глубоко затянулся, подумал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза
Сибирь
Сибирь

На французском языке Sibérie, а на русском — Сибирь. Это название небольшого монгольского царства, уничтоженного русскими после победы в 1552 году Ивана Грозного над татарами Казани. Символ и начало завоевания и колонизации Сибири, длившейся веками. Географически расположенная в Азии, Сибирь принадлежит Европе по своей истории и цивилизации. Европа не кончается на Урале.Я рассказываю об этом день за днём, а перед моими глазами простираются леса, покинутые деревни, большие реки, города-гиганты и монументальные вокзалы.Весна неожиданно проявляется на трассе бывших ГУЛАГов. И Транссибирский экспресс толкает Европу перед собой на протяжении 10 тысяч километров и 9 часовых поясов. «Сибирь! Сибирь!» — выстукивают колёса.

Анна Васильевна Присяжная , Георгий Мокеевич Марков , Даниэль Сальнав , Марина Ивановна Цветаева , Марина Цветаева

Поэзия / Поэзия / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Стихи и поэзия