Повести и рассказы

— Сначала посмотри, — посмеиваясь сказал человек, и в его тоне и улыбке появилась прежняя теплота.

Он удивленно повертел в руках эти книги, ничуть не похожие на драгоценности, и решил, что в них скрыта какая-то тайна. Перевернул их несколько раз, но так и не заметил в них ничего особенного — всего лишь новые книги, только что отпечатанные. Еще повернул — от страниц книги исходил свежий запах типографской краски. Вот книга под названием «Пожар», другая — «Солнце взойдет на рассвете», третья — «Слезы сильного человека». И еще книга стихов — «Памятка для грядущего». Сверху на каждой из них стояло имя одного и того же автора: Лань Тянь.

— Лань Тянь — мое настоящее имя.

И человек, наконец-то открывший свое имя, рассказал, что с ним приключилось в прошлом.

— Это и есть те вещи, которые я когда-то спрятал в раме венгерского велосипеда.

— Что? — заговорил Мэн Дафа. — Не может быть! Ты хочешь сказать, что это и есть твои сокровища?

— А разве это не сокровища? — Лань Тянь, глядя на него сияющими глазами, начал приподнимать понемногу завесу, скрывавшую прошедшее: — Хочешь ли ты узнать прошлое этих книг? Я могу тебе рассказать. В тот год, когда началась великая культурная революция, мне, как и тебе, было двадцать три года. До этого я как будто ничего не понимал, а тут налетевший ураган заставил измениться все, что меня окружало. Все, начиная от общественной жизни и кончая каждым маленьким домом и даже сердцем отдельного человека. Жизнь своими быстрыми переменами еще и еще раз проверяла каждого из нас мерками, столь же суровыми, что и в период войны. Она измеряла мысли, намерения, веру и нравственность всех людей. Я увидел в это время, как одни люди хотели только конца страданий, другие — перекладывали беды на чужие плечи, третьи — отступались от своих убеждений. Но были и такие, что по-прежнему были исполнены надежд на будущее. Были люди, которые, перенося невзгоды, думали только о своих выгодах и потерях, но были и такие, что, болея за свою страну и свой народ, укрепляли этим свои сердца. Мой дом был разгромлен за одну ночь, но мое сердце нельзя было сокрушить. Слово «народ» давно уже стало пустым, лишилось всякого содержания, но если ты действительно сумел вникнуть в сердце каждого отдельного человека, постиг мысли, устремления и надежды людей, если смог собрать этот миллиард сердец воедино, — ты начинаешь видеть, что народ — не нечто бесформенное, а реально существующая необоримая сила. Для того, чтобы нам не пришлось еще раз разыгрывать ту же трагедию, для того, чтобы история не проходила больше таких мучительных поворотов, мы, люди нашего поколения, должны стать выше нашей личной любви и вражды, радостей и горестей и с точки зрения высших идеалов нашего времени рассматривать жизнь, как она есть, извлекать из нее урок, полезный для грядущей истории. Вот почему эти несколько лет всякого рода впечатления становились для меня фактами, заносимыми в мои правдивые записи. Я знал, что, если бы тогда кто-нибудь случайно обнаружил это, я накликал бы беду не только на свою голову, но и на родителей, на родных, на друзей. И я придумал неплохую штуку: прятал все это в трубки велосипедной рамы. Кто мог ожидать, что люди из учреждения моего отца, которым было поручено увезти описанное при конфискации имущество, бывшее в нашем доме, заберут заодно и мой велосипед? Я всеми способами пытался выяснить, где оказалась моя машина, ведь подлинные мысли и чувства, всякие подробности, записанные в те времена, потом трудно было бы припомнить. Значительная часть материалов, помещенных сейчас в этих книгах, — как раз то, что я прятал тогда в велосипеде…

— Нет, такого быть не может! — эта развязка не доставила Мэн Дафа никакой радости, а что касается действий этого человека, то они вызывали большое сомнение, в них трудно было поверить.

— Не веришь? Хорошо, тогда смотри.

При этих словах Лань Тянь повернулся и достал из шкафа огромный бумажный пакет, а когда открыл его, стало видно, что он наполнен сверточками, туго скрученными из длинных мелких листочков старой бумаги, причем на внешнем слое бумаги каждого сверточка были следы ржавчины, оставшиеся на бумаге после втискивания их внутрь трубок велосипедной рамы. От всего этого Мэн Дафа прямо-таки обалдел.