Повести и рассказы

Я вздрогнул, оказывается, это Юй мяукал. Мы оба расхохотались. Он смеялся и продолжал мяукать, смеялся до тех пор, пока не перехватило дыхание и он уже не мог издать ни звука. Вдруг он резко оборвал смех и серьезно сказал:

— На самом деле она всегда мяукает. Но слышу ее только я.

Он говорил очень тихо, как бы пытаясь удержать и не высказать что-то очень горькое. Я молчал, не отвечал ему, боясь, что эти горькие воспоминания вырвутся наружу.

Когда я пришел в другой раз, большой кошки уже не было, вместо нее стайка веселых воробьев сидела на проводах, и казалось, их щебет был слышен в комнате. После этого за окном появлялись то летящие облака, то падающие листья, пустыня, водопад, одинокий парус на безбрежных водных просторах, тихие переулки южных городов.

Больше всего мне нравились тени деревьев на стекле. Я не понимал, как можно было нарисовать стекло, а на нем — тень дерева. Я смотрел и, казалось, ощущал колыхание от слабого дуновения ветра. В высшей степени прекрасная картина! Какая тишина! Какое спокойствие!

В то время настроение у него было хорошее, и картины в окне менялись часто. С каждой новой в комнате менялась атмосфера, а вместе с этим и настроение. Но каждый раз, глядя на только что появившуюся картину, я чувствовал сожаление и беспокойство. Было жалко, что прежняя картина закрывалась следующей, а неспокойно из-за того, что вскоре новая картина сменит и эту. Какие это были удивительные творения! Если когда-нибудь в будущем и появится какой-нибудь особенно талантливый художник, то и он не сможет отделить эти соединенные вместе картины и воссоздать их заново. Я во все глаза смотрел на это несравненное искусство, не предназначенное для других людей, которое раз за разом рождалось и умирало. Но разве все в нынешней жизни происходит не так? Создается, уничтожается — такова жизнь…

После этого я не был у него, наверное, более полугода. В ту зиму меня перевели на работу к северу от района Дунцзюцзы рабочим в котельную типографии. В то время моя жена мучилась почками, и я должен был работать, следить за ее анализами, водить ребенка в ясли. За хлопотами я почти совсем забыл об этом. Однажды меня послали к собору за красным палисандровым деревом для строгального станка. Я вспомнил о нем, сделал небольшой крюк, чтобы навестить его. Открыв дверь, я почувствовал неладное, он весь как-то потемнел, казался удрученным, было похоже, что он тяжело заболел. Юй как-то сразу сильно постарел. Он, вообще-то, из тех людей, возраст которых определить трудно. Даже очки вдруг перестали блестеть. Как темно в комнате! Я подождал и окликнул его и вдруг увидел, что на окне висит плотная занавеска.

— Что с тобой? Что случилось? — спросил я.

Он молчал. Я смутно чувствовал, что мои опасения начинают оправдываться. Я подошел к окну и с шумом отдернул занавеску. В глазах мгновенно все засверкало, казалось, что-то острое колет глаза. Он нарисовал на окне солнечный свет. Окно, пронизанное насквозь солнечными лучами. Я возбужденно воскликнул:

— Какое светлое, яркое окно, какое красивое солнце! Почему ты не любуешься им? Ты только посмотри, и на душе станет светлее!

Я повысил голос, стараясь взбодрить его, расшевелить. Я еще верил, что это окно ему необходимо.

Он поднял на меня глаза и внезапно закричал:

— Ты почему не смотришь сюда? Почему ты не смотришь на стол, на вещи на столе! Посмотри на стул, на термос, на меня, на мое лицо! Взгляни на все в этой комнате.

Я не понимал, зачем мне смотреть на все это. Он сошел с ума! Он продолжал кричать:

— Солнечный свет — где он? Если есть свет, то где тень, где отражение, где?.. Нету, ничего нет, все фальшь!

Ему хотелось смеяться и плакать. Я немного успокоился: он не сумасшедший, в своем уме, никогда прежде его сознание не было таким ясным.

— Оно так долго обманывало меня. Все кончено. Ко…не…ц!

Он совсем сник.

Окно, наполненное солнечным светом, темная комната. Этот образ — такой удивительный и такой трудно вообразимый. Он поднял руку и медленно задернул занавеску. Окно больше не существовало. О… это окно.

Говорят, его дом во время землетрясения обвалился, осталась одна крыша с «начинкой» из комнаты. Это я узнал от рабочего по фамилии Цай, когда временно работал на заводе электрооборудования. Этот Цай сам четыре года проработал на третьем металлургическом. Он часто ходил на склад получать детали и знал «очкарика Юя». Он говорил, что Юй был неплохой человек, только у него были не все дома, какой-то нескладный. За год до того, как его придавило, у него появилось очень много странностей.