Повести и рассказы

— Я… я не знаю. Наверное, она может служить хорошим примером отрицательного пособия… — Бай Хуэй смутилась и замолчала, потом взмахнула рукой, словно желая стряхнуть с себя смущение. — Неправильные буржуазные книги нельзя читать, за старье нельзя держаться, потому что… — И опять замолчала: она считала, что не нуждающиеся в доказательствах истины нет необходимости разъяснять и в защиту их не нужно тратить слов. Ей казалось, что отстаивать свою правоту — признак слабости. — Неправильное не нужно…

— Не нужно? Кто так решил? — Чан Мин тоже увлекся спором.

— Революция! — Произнеся это слово, Бай Хуэй еще больше утвердилась в своей правоте. Кто возразит против этого слова? Им можно сокрушить любого. Она с победным видом переспросила Чан Мина: — Что, неверно?

— Красиво говоришь.

— Что ты хочешь этим сказать?

Спор их принял серьезный оборот. Глядя на белое и холодное, как лед, лицо Бай Хуэй, Чан Мин вдруг тоже заволновался. Десять с лишним дней он видел только заботу и внимание Бай Хуэй, а теперь вот столкнулся с ее упрямством. Если так пойдет дальше, решил он, отношения недолго и испортить. Он заговорил мягче:

— Я приведу тебе один пример. Сказать: «Мы должны уничтожить всех врагов» — это будет верно? Конечно, верно. Я думаю, против этих слов никто не станет возражать. Но как уничтожить врагов? Убить их всех подряд?

Бай Хуэй молчала. Откуда Чан Мину было знать, что его слова больно ранили Бай Хуэй.

— Их убийство можно не считать ошибкой! — выкрикнула она.

— Но ведь будет уничтожено только тело, — продолжал Чан Мин. — На поле боя это необходимо, даже неизбежно, но в борьбе идей…

— Какая разница, враги не имеют права на жизнь!

— А как отличить врагов от друзей?

— Как отличить? — Она спешно подыскала подходящую фразу. — Все, кто против революции, — враги. Враги против революции!

— Что значит «против революции»? Тогда что же такое революция?

— Все равно, тот, кто против революции, — тот и контрреволюционер! Тут надо конкретно смотреть!

— Если… Я вот приведу еще один пример: если один учитель…

Слова Чан Мина, как раскаленное железо, обожгли ее сердце. Она вконец смутилась и поспешила переменить тему:

— Нет, нет, пример с учителем плохой, в нем отсутствует классовая оценка. Ведь есть и революционные учителя, и контрреволюционные.

— А что такое контрреволюционный учитель? — Чан Мин нахмурил брови.

— Использовать учительскую кафедру для того, чтобы сеять буржуазный ревизионизм, пропагандировать идеалы буржуазных специалистов, отравлять молодежь, заниматься реставрацией капитализма, — вот что такое контрреволюция! — выкрикнула она.

В ее глазах бушевало волнение, словно на поверхности озера вздымались водяные валы.

— Значит, учителей тоже надо уничтожить?

— Надо! — Она вдруг заговорила словами Хэ Цзяньго. — В революции нужна великая резня, великая буря, нужно железным кулаком разбить врагов революции! Нужно красным террором загнать врагов в могилу!

Чан Мин вскочил, замахал руками. Его лицо, и без того осунувшееся после болезни, побелело так, что на него стало страшно смотреть. Обычно державшийся с Бай Хуэй дружески и покровительственно, сейчас он почему-то не мог сдержать себя.

— Это не революция! Это фашизм! — крикнул он в лицо Бай Хуэй.

Бай Хуэй вздрогнула: ведь такие же слова произнесла та учительница, но сейчас этот упрек бросил ей не враг, а человек, спасший ей жизнь, свой человек.

Старая рана открылась. Бай Хуэй страдальчески опустила голову…

Чан Мин, прокричав последние слова, тоже замолчал. Ноги не держали его, он одной рукой облокотился на круглый столик, другой закрыл лицо и долго молчал, потом оторвался от стола, медленно прошел в угол комнаты.

— Бай Хуэй! — прохрипел он, будто в горле у него что-то застряло. Он снова осекся и, немного успокоившись, продолжил: — Прости… Я погорячился, наговорил лишнего. Твои слова задели меня за живое… я даже не могу объяснить тебе — почему. Но ты поверь, пожалуйста, что я по-прежнему верю в то, что ты хороший человек. У тебя есть революционный энтузиазм, вера и смелость, но ты все слишком упрощаешь. Извини меня за прямоту: у тебя все мысли составлены из лозунгов, и ты думаешь, что одних лозунгов хватит, чтобы прожить жизнь, а идей марксизма-ленинизма и Мао Цзэдуна, в которые ты веришь, ты ведь толком не знаешь. Делать революцию — это посложнее, чем морить мышей. Если не учиться и не размышлять, а рассчитывать только на энтузиазм и смелость, тогда кажется, что чем громче лозунг, тем он революционнее. Эти лозунги могут оглушить тебя, и ты пойдешь по кривой дорожке… Бай Хуэй, я не хочу тебя учить — этому учит нас история партии. — Он помолчал и заговорил снова: — Я слишком много говорю. Некоторые сочли бы мои слова реакционным резонерством! Для них поднялся уровень воды, и то, что было раньше на виду, теперь оказалось под водой. Нормальное стало ненормальным. Да, я действительно много говорю… Но ты ведь не примешь меня за врага?

Бай Хуэй опустила голову, две короткие косички свесились ей на лицо. У нее мягкие волосы, и косички слегка распушились, словно колоски. Она затеребила край своей курточки.