Повести и рассказы

А вот Чан Мин ей не писал. И она ничего о нем не знала. Сразу после приезда в эти места она написала Чан Мину письмо, да так и не решилась отправить его. Она не могла забыть тех сладких дней невысказанной любви. Все, что было с ними, хранилось в ее сердце, как в тайнике, куда можно было лишь изредка заглянуть одним глазком: комнатка в доме тридцать шесть по улице Хэкоудао, круглый столик, обрамленное листвой окно, тени, идущие парой по улице, замерзшие деревца, сквозь которые пробивается лунный свет. И еще разные образы Чан Мина — стоящий в промокшей одежде в лодке, больной, взволнованно говорящий. Его голос, движения, улыбка, речь прочно врезались в ее сердце. И в особенности тот полный любви и радости взгляд, который она часто ловила… Но всего этого уже не вернуть, все это уже не принадлежит ей…

И вот однажды она получила письмо, которое не на шутку смутило ее. Его написал Хэ Цзяньго. В письме говорилось о том, что в начальный период движения они избили ту учительницу! И, конечно, в нем говорилось о Чан Мине.

По словам Хэ Цзяньго, Чан Мин приходил в школу, кричал, что она избила его мать и он хочет свести с ней счеты.

«Этот парень молол всякую чепуху, до предела был озлоблен на тебя. А я все отрицал, потребовал, чтобы он дал официальные показания, и он отступился. Тогда я сказал ему, что в таком случае нам не о чем разговаривать, и он ушел. Но ты не бойся, это дело прошлое. Только ничего не говори другим. Пока я здесь, тебя никто не тронет. Если у тебя будут неприятности или тебе захочется что-нибудь узнать, обязательно напиши мне, но помни: ничего не обсуждай с посторонними и в особенности не сообщай ничего Ду Инъин».

Это письмо породило в голове Бай Хуэй целый рой мыслей. Когда она наконец смогла спокойно их обдумать, она почувствовала, что Хэ Цзяньго не во всем можно верить. Не такой человек Чан Мин, чтобы так поступать. Да и зачем Чан Мину понадобилось мстить ей сейчас, по прошествии нескольких лет? Но как не поверить рассказу Хэ Цзяньго? Потом Бай Хуэй вспомнила, что рассказала о Чан Мине лишь Ду Инъин. Неужели Ду Инъин выдала ее Хэ Цзяньго?

В памяти Бай Хуэй вставал тот злосчастный день, и она думала, думала… Нашу память постепенно покрывает пыль месяцев и лет, а волны жизни постоянно очищают ее. Прошлое может почти стереться в ней, но память о том событии, о том ее преступлении, не изгладилась в ее сердце, потому что Чан Мин по-прежнему не мог простить ее. Это означало, что ее, как и прежде, нельзя простить, нельзя пожалеть…

Вокруг проводились расследования. Старые кадры, интеллигенты, были реабилитированы и вернулись к своей работе. Она считала, что так и нужно, но от этого боль ее становилась еще острее. Вокруг говорили и о «рецидивах», и о «возвращении старого». В этих крикливых заявлениях Бай Хуэй могла бы найти оправдание своему злодейскому поступку. Но неизвестно почему подобные разговоры чем дальше, тем больше казались ей никчемными, словно лекарство, утратившее свои целебные свойства. Они напоминали ей попытку надуть дырявый мяч, который, сколько ни накачивай, все равно не накачаешь.

Однажды, на слете представителей молодой интеллигенции провинции, она встретила Ма Ин. Ма Ин вместе с ней была направлена в степь, но жила в другом уезде, и они не виделись. Ма Ин держалась очень дружески с Бай Хуэй, и Бай Хуэй ответила тем же.

Когда слет кончился, Бай Хуэй и Ма Ин выехали на лошадях в степь и на радостях пустились вскачь. На прощание они, не слезая с коней, горячо пожали друг другу руки. Степное солнце до черноты сожгло и без того темное лицо Ма Ин, в седле она сидела прямо, как молодая орлица.

— Бай Хуэй! Ты молодчина, я так рада! — взволнованно сказала Ма Ин. — Мы должны переписываться, учиться друг у друга. Эти просторы так широки, они прямо-таки вдохновляют на великие дела! Если говорить честно, я раньше не все в тебе одобряла. Ты, Хэ Цзяньго и еще кое-кто в начальный период движения действовали чересчур жестоко. Конечно, это не значит, что ты действовала сознательно. Тогда мы были слишком наивны, рассчитывали только на классовое чутье и революционный энтузиазм. Нам тогда казалось, что чем смелее мы будем действовать, тем мы будем революционнее, мы по-детски верили, что все, что бы мы ни сделали, все это «для защиты партии и председателя Мао», что мы не можем ошибиться. Классовая борьба, путь борьбы — вещь на самом деле очень сложная, и надо много учиться, много думать, чтобы в этом разобраться. Ты согласна со мной?

Бай Хуэй утвердительно кивнула. Ма Ин дружески похлопала ее по плечу: