Повести и рассказы

Где-то далеко, за зелеными деревьями и кустами, разливавшими вокруг какое-то бесконечно зеленое море, насквозь пронизанное светом и тысячами удивительно отчетливых, свежих звуков, горничная Чумаковых, Василиса, звонко прокричала:

– Ба-рышня!.. Идите обедать!.. Ау!..

В этом неожиданном лесном «ау» было что-то такое бесшабашно веселое и жизнерадостное, что Лиза и Паша Афанасьев разом взглянули друг на друга и улыбнулись.

– Иду-у! – громко, так что где-то вблизи вздрогнуло маленькое, круглое эхо, крикнула Лиза, оттолкнулась плечом от плетня и, опять сделав то же наивно-серьезное выражение лица, сказала низким и полным голосом: – Может быть, и не пустят, но я поеду… – И, помолчав, прибавила: – Я уж так решила.

Паша Афанасьев восторженно щелкнул пальцами.

– Ну, вот это я называю – молодец, Лизочка!.. – радостно задрожавшим, светлым голосом сказал он. – И вы жалеть не будете, Лиза, милая!.. Они, что ж… посердятся и перестанут; а у вас вся жизнь впереди!.. Эх, заживем мы там с вами!.. Работать будем так, что только держись!.. Время-то теперь горячее, рабочее, – люди нужны… Кружок у нас там будет свой, хороший… Будем искать людей дела! – басом прибавил Паша Афанасьев. – Мы с вами ведь еще и сами не знаем, какое счастье окунуться в самую гущу жизни… Когда идешь и чувствуешь, что тут рядом, плечо в плечо, шагают такие же люди, рабочие, сильные… смелые…

Паша Афанасьев сжал кулаки и задорно встряхнул головой. На лицо его падал свет, и темные глаза блестели восторгом и силой, и оттого ярче обозначались на этом лице бледные черты слабости и болезни. Лиза внимательно и доверчиво смотрела на него.

– А то читаешь, как люди живут, борются, свое счастье куют… иной раз дух захватывает, так, кажется, и побежал бы впереди всех, а… ты только из книжки, сидя за чаем с вареньем, и узнаешь, что есть какая-то иная жизнь, не похожая на твое куриное прозябание…

Лиза тяжело вздохнула и дернула себя за кончик косы.

– Итак, значит, по рукам? – с шутливой торжественностью спросил Паша Афанасьев, протягивая руку через плетень.

Лиза, улыбаясь, посмотрела в его юное, милое лицо, – такое мужественное и такое нежное, чуть тронутое пухом, – и подала свою руку, маленькую, с пухлой ладонью и прелесть какими хорошенькими, изящными пальчиками, которые так и хотелось медленно и осторожно перецеловать все подряд. Паша Афанасьев крепко встряхнул ее, и на глазах у него выступили светлые, беспричинные слезы.

– Ах, вы, милая моя Лизочка! – задушевно, напряженным голосом сказал он и слабо вздохнул больною грудью.

– Барышня!.. – настойчиво прокричала где-то уже совсем близко Василиса.

Лиза кивнула головой Паше Афанасьеву и пошла по дорожке, быстро и упруго ступая желтыми туфельками на обтянутых черных чулках.

– Да… – вдруг хлопнул себя по лбу Паша Афанасьев. – Лиза!..

Лиза сейчас же остановилась и оглянулась.

– Я вам и забыл сказать… Попутчица-то для вас уже есть: Дора Баршавская… Тоже на курсы едет… Она из Полтавской гимназии…

– Жидовка? – спросила Лиза издали.

– Жидовка… то есть еврейка! – огорчился Паша Афанасьев. – Как вам не стыдно, Лиза, ей-богу?.. Я думал, вы выше этого!..

Лиза внимательно и серьезно посмотрела на него.

– Я не о том… – сказала она спокойно. – Так…

– Я вас с нею сегодня познакомлю на бульваре; хорошо? – спросил Паша Афанасьев, мигом успокаиваясь. – Она очень хорошая, развитая девушка…

– Познакомьте… – сказала Лиза, кивнула головой и пошла дальше.

Паша Афанасьев задумчиво посмотрел ей вслед, держась за плетень обеими вытянутыми худыми руками и покачиваясь взад и вперед. Потом мечтательно поглядел вверх, где сквозь зеленую решетку листьев ярко голубело небо. В голове у него все еще стояло что-то огромное, какие-то рычаги, люди, какое-то веселое и страшное движение. Паша Афанасьев закрыл глаза, провел рукою по мягким волосам и пошел домой, прямо по бурьянам, по молодой зеленой траве, сплошь пересыпанной мелкими, разноцветными глазками простых цветов.

Стол был накрыт на балконе, и Павел Иванович с Ольгой Петровной сидели за столом. Василиса подавала белую миску с зеленой ботвиньей, звеня своими бесчисленными монистами на раскачивающейся во все стороны крупной и твердой груди. Гимназистик Сережа бежал с балкона за сестрой.

– Иду, иду! – крикнула она ему и вдруг, встряхнув косой, увернулась и неожиданно пустилась бежать вокруг площадки, быстро мелькая желтыми туфельками. Сережа взвизгнул от восторга и понесся за ней. На балконе удивленно и озабоченно залаяла белая лаечка и, подняв хвост калачиком, со всех ног пустилась за ними, точно покатился какой-то пушистый белый шарик.

Павел Иванович степенно опустил газету на колени, снял очки и снисходительно улыбнулся. Ольга Петровна пролила мимо тарелки ботвинью и засмеялась.

– Ну, расшалилась… а еще невеста! – мягко и с радостной любовью сказала она.

Лиза стремглав облетела вокруг большой клумбы, налетела на лаечку, запутавшуюся в подоле ее серой юбки, и упала на дорожку, руками в чистый желтый песок. Развернувшаяся книга, сверкнув на солнце белыми листами, далеко полетела в траву.