Повести и рассказы

Но больше всех радовалась солдатка Матрена, белокурая, статная молодуха.

— А мой Петька скоро, чу, придет! — сообщала она, встречаясь с соседями.

— Значит, пожируешь, — смеясь, отвечали ей, — Довольно, наговелась, чай, бабочка, без мужа-то.

— Ну, вам только про это…

Матрена смущалась, голубые глаза ее становились веселыми, как майское солнце.

Никогда не забыть ей, сколько слез пролила она, провожая мужа в солдаты.

Только спустя месяц после разлуки, когда родила она мальчика, стало легче.

Теперь Яшке шел четвертый год.

Он был здоровый, резвый, черноглазый, как отец, и часто, улыбаясь, Матрена думала о том, как доволен будет ее муж, что она родила ему такого хорошего сына.

— На будущее лето надо Запотинскую чищобу расчистить, — постоянно заявлял теперь отец. — Хотел у барина прихватить десятин пяток, да учитель бает — подождать надо. Может, прирезка будет. Как думаешь, Федор, а?

— Что ж тут думать! Конечно, расчистим, раз лишний работник прибавится, — отвечал Федор.

— Где-то теперь мой Петенька? — тяжело вздыхала мать.

— Поди, по чугунке запузыривает, — предполагал кто-нибудь.

— А может, уж к деревне подъезжает, — нетерпеливо вставляла Матрена.

И те, что сидели у окна, невольно оглядывались на улицу — днем пустую, вечером темную.

II

Был конец августа. Праздничный день выпал на диво ясный и теплый, как будто среди лета. Только золотые листья на деревьях, горя под косыми лучами солнца, возвещали о приближении осени. С улицы вместе с гамом детей, бегавших взапуски, доносился звонкий, заливчатый тенор приезжего торговца:

Э-эй, яблоки спелые,Румяные, белые…Девки-молодухи,Старые старухи,

Выбегайте из хат,Бери нарасхват…

Колдобины, вернувшись из церкви, только что пообедали, бабы уже убирали посуду со стола, мужики, позевывая, собирались пойти на сеновал отдохнуть. Вдруг, заглушив весь шум улицы треском колес и звоном колокольчиков, подъехал к дому в сером облаке пыли тарантас, запряженный парой коней. Колдобины переполошились — не начальство ли? Но испуг тотчас сменился радостью, когда жена Федора, Химка, взглянув в окно, громко закричала:

— Родимые! Да ведь это наш солдат!

На мгновение все в избе онемели, словно задохнувшись, но сейчас же шумно и бурно бросились на улицу.

Навстречу им важно, не спеша вылезал из тарантаса высокий и широкоплечий мужчина в гвардейской форме. На круглом, с заплывшими черными глазами, лице густо распушились большие усы, а от них вплоть до висков простирались курчавые бакенбарды. На плечах Петра было по три унтер-офицерских кондрика, а на груди красовалась медаль за отличие. Заметив выбегавших из избы людей, он задрал кверху голову, удивленно посмотрел на них и, точно маршируя, двинулся навстречу.

Первая бросилась ему на шею мать.

— Петенька, родной!.. Ясное мое солнышко… Господи… счастье-то какое!..

Едва выговаривая слова, она долго целовала лицо и голову сына, а по морщинистому лицу обильно текли слезы.

Сын, согнув широкую спину, поддерживал мать под мышки, деревянно ворочал головою из стороны в сторону и невнятно мычал.

— Ну, ладно тебе, старуха, другие ждут, — вытягивая губы, сказал Петр.

С Петром обнимались и целовались сначала отец, брат, жена брата, — он позволял всем троекратно приложиться к щекам и пыхтел, а когда наконец, зардевшись, к нему подошла Матрена, он вдруг остановил ее, выдвинув вперед большую красную руку.

— А ты тут без меня как жила? Честно? — строго спросил он, и его бакенбарды подвинулись к ушам, а усы ощетинились.

Матрена, вздрогнув, опустила глаза, оросившиеся слезами.

— Что ты, Петенька, господь с тобой! — торопливо вступилась за нее свекровь. — Да она тише воды, ниже травы.

— Верно, верно, — ласково подтвердил отец, подталкивая сноху к сыну.

Искривив лицо усмешкой, солдат подмигнул отцу.

— Ну, ладно, я обо всем дознаюсь.

И позволил жене, как всем, трижды поцеловать себя.

Пошли в избу, неся грузный багаж солдата.

Яшке отец не понравился; мальчика испугали бакенбарды, — солдат напомнил ему пристава, который прошлой осенью свел у них за подати коров, после чего все плакали, а Яшке перестали давать молока. На улице он не подошел к отцу, мать в радостях забыла о нем, а когда вошли в избу, он незаметно шмыгнул на полати и, высунув оттуда голову, как зверек, наблюдал за всем, что происходило в избе.

— Где же мой сын? — спохватился солдат, строго оглядываясь.

— Яшек, внучек! — позвала бабушка. — Куда он, пострел, запропал?

— Он тут был, — сказала мать, виновато суетясь.

— Как же ты мне его не представила? — постукивая ладонью по столу, начальнически спрашивал Петр. — Где же он, а?

Из сеней чей-то голос предательски сказал:

— На полатях!

Мальчика пришлось стащить насильно. Он сопел и отбивался.

А когда все-таки его поставили перед отцом, — опустил упрямо голову, не желая взглянуть ему в лицо.

— Ты чего же не глядишь на меня? — спросил отец.

Яшка еще ниже склонил голову, засунул в рот палец.

— Какой ты, брат, неуч, — сказал солдат, наклоняясь и поднимая сына, чтобы поцеловать его.