Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

«Километра два, не больше, — подумал он, — это уж точно». Он пробежал еще добрую часть пути и вдруг понял, что ему будет трудно осуществить свой план, намного трудней, чем ему казалось. То был не страх перед болью, его он преодолел. Он видел лицо врача, врач говорил: «Сквозное ранение, как по заказу».

Он с досадой отер пот с лица и подумал: «Только без паники, друг, не теряй головы».

Теперь он бежал по обочине шоссе и, увидев между кустами тропинку, которая вела к сгоревшему дому, решил, что там и осуществит задуманное.

Балансируя на доске, он смотрел вниз; было слышно, как в канаве журчит вода.

— Тает, — проговорил он. — Завтра сидеть им по уши в грязи.

Еще раньше он решил не оглядываться, не смотреть туда, откуда шел. Но теперь, стоя на другом конце доски, все же оглянулся. Он увидел цепь плоских холмов и равнину. Плохо было тем, кто находился на равнине, хорошо тому, кто был на холмах. Он знал, что наверху стояли танки, а внизу их не было, наверху готовились к наступлению, а внизу — к смерти. Но он не желал умирать, умирать теперь на этой несчастной равнине.

Он сбежал вниз по тропинке. Кустарник неожиданно кончился, и он увидел дом и глубокую, наполненную водой воронку от снаряда. Зрелище было не из приятных: опрокинутые повозки с матрацами и посудой, куры и утки, швейная машина, собака; вокруг убитые — женщины, мужчины, дети. Он осторожно ступал между ними, все время думая о том, как бы не сделать им больно. Он страшился этих мертвецов, боялся, что они могут очнуться и спросить, что ему здесь нужно. Он уже повернул было назад.

Но тут услышал звук летящего снаряда, треск, грохот. Перед ним встало огненное облако. Он кинулся на землю, обхватил руками голову. В воздухе свистели осколки, комья грязи шлепали по его спине. Но это не тревожило его, он уже довольно долго был на войне и полагался на свое солдатское чутье. Ударили по местности, значит, следующим накроют шоссе.

Приподнявшись, он взглянул на холмы. «А мог бы угодить и в меня, — пронеслось в голове, — наверно, засекли». Он попытался представить себе того, кто наблюдал за ним с холма. Неожиданно им опять овладело желание бежать отсюда. «Залив, — мелькнула мысль, — надо идти к заливу, пока они не замкнули кольцо».

Второй снаряд действительно разорвался на шоссе, а следующий — далеко справа. Потом холмы замолчали.

«Осколочек бы от такой штуки, — подумал он, — хоть самый крохотный». Он был почти готов просить этих людей на холмах о таком осколке.

Шесть лет войны… награды, последняя совсем недавно. Не участвуй он в рукопашных боях, на холмах было бы их теперь куда больше.

Конечно, можно было бы сорвать с груди все эти побрякушки и швырнуть их в ближайшую воронку — тогда проще было бы разговаривать с теми, наверху. Нет, это ни к чему. Он делал то, что и все: защищал Великую Германию. Теперь эта Великая Германия превратилась в Малую Германию, более того, от нее осталась песчаная, плоская, как доска, низина в несколько квадратных километров. Он понимал, чем все кончится, и потому хотел покончить с войной.

Он обошел дом, между обуглившимися балками и обвалившейся стеной он обнаружил спуск в подвал. Отверстие было настолько узким, что ему пришлось просунуть сначала голову, затем плечи — левое, правое, и, наконец, грудь со всеми своими орденами. Он побывал в разных подвалах — французских, бельгийских, русских: варенье одинаково вкусно во всех странах.

От подземельного мрака ему стало не по себе. Но вскоре его глаза привыкли к темноте. Он разглядел очаг, кучу соломы, детскую раскладушку, шкафы, сундуки, граммофон; увидел разбросанную повсюду одежду, стеклянные банки с вареньем и пузатые глиняные горшки. Куклу он заметил самой последней. Это не была роскошная кукла, а замызганный голыш. Он хотел уже было перешагнуть через нее, как через тех мертвецов, но вместо этого нагнулся. «Кто-то из тех детей играл с ней, — подумалось ему, — надо бы положить ее рядом». Он поднял куклу и сказал:

— Бедный пупс, бедный, маленький пупс.

Он долго смотрел на куклу с голубыми стеклянными глазами и щетинистыми ресницами. «Ночью они сбились с пути, — решил он, — и никто их не предупредил».

Внезапно ему до боли захотелось кричать. Оторвав кукле голову, он швырнул ее об стену, а набитое опилками тельце разодрал на куски.

— Проклятая война! Хватит, хватит, хватит! — закричал он.

Крик унес чувство страха и неуверенности. Он опустился на кучу соломы. Все было давно и хорошо продумано, нужно только следить за тем, чтобы не ошибиться в последовательности действий. Он сорвал обертку с индивидуального пакета и положил его справа, свой солдатский паек — слева. Хлеб был твердый, как камень, и пах плесенью. Заряжая пистолет, он заметил, что у него дрожат руки. Сняв пистолет с предохранителя, он положил его на хлеб, подумал: «Теперь перекурю». В ту же минуту ему стало ясно, что все закончится так же, как и в предыдущие дни.

— Нет, нет! — крикнул он. — На этот раз осечки не будет!