Вокруг было безлюдно. Синее, словно второе небо, глядело на них море, и только возле мечети мелькнула какая-то женская фигура.
– Ты не боишься, ханым[10]
, разговаривать со мною? Что сделает Мемет, если нас увидит?– Что захочет…
– Он нас убьет, если увидит.
– Если захочет…
Солнца еще не было видно, хотя некоторые вершины уже розовели.
Темные скалы были мрачны, а море лежало внизу под серою дымкою сна. Нурла спускался с Яйлы и почти бежал за своими буйволами. Он торопился, ему было так некогда, что он даже не замечал, что копна свежей г
1равы съезжала с арбы на спины буйволов и рассыпалась ио дороге, когда высокое колесо, зацепившись за камень, подбрасывало на ходу плетеную арбу. Черные низкорослые буйволы, шевеля мохнатыми горбами и большими головами, свернули в деревню к своему двору, но Нурла спохватился, повернул их в другую сторону и остановился у самой кофейни. Он знал, что Мемет там ночует, и рванул дверь.– Мемет, Мемет, кель мунда![11]
Мемет, заспанный, вскочил на ноги и протирал глаза.
– Мемет! Где Али? – спросил Иурла.
– Али… Али… где-то здесь…-И он окинул глазами пустые лавки.
– Где Фатьма?
– Фатьма?… Фатьма спит…
– Они в горах.
Мемет вытаращил глаза на Нурлу, спокойно прошел по кофейне и выглянул во двор. На дороге стояли буйволы, обсыпанные травою, и первый луч солнца ложился на море.
Мемет возвратился к Нурле.
– Что тебе надо?
– Ты сумасшедший… Я тебе говорю, что твоя жена убежала с дангалаком… Я видел их, когда возвращался с Яйлы.
Глаза Мемета полезли на лоб. Дослушав Нурлу, он оттолкнул его, выбежал из дому и, шатаясь на своих кривых ногах, полез по ступенькам лестницы.
Он обежал свои комнаты и выскочил на крышу кофейни. Теперь он действительно был как сумасшедший.
– Осма-ан! – крикнул он хриплым голосом, приложив ладони ко рту.
– Са-ли!… Джепар!… Бекир! Кель мунда! – Он поворачивался во все стороны и сзывал, как на пожар:-Усе-ейн!… Мустафа-а!
Татары просыпались и появлялись на плоских кровлях. Тем временем Нурла помогал внизу.
– Асан! Мамут! Зекерия-а-а!…- кричал он не своим голосом.
Тревога летела над деревней, поднималась выше, к верхним домам, скатывалась вниз, прыгая с кровли на кровлю, и собирала народ. Красные фески появлялись отовсюду, сбегая крутыми тропами к кофейне.
Нурла объяснил, что случилось.
Мемет, красный и почти в беспамятстве, молча водил глазами по толпе. Наконец он подбежал к краю кровли и прыгнул вниз ловко и легко, как кот.
Татары гудели. Всех этих родственников, которые вчера еще, споря из-за воды, разбивали друг другу головы, объединяло теперь чувство оскорбления. Была затронута не только честь Мемета, но и честь всего рода. Какой-то паршивый, презренный дангалак, батрак и пришелец… неслыханное дело! И когда Мемет вынес из дому длинный нож, которым резал овец, и, сверкнув им на солнце, решительно сунул за пояс,- род был готов следовать за ним.
– Веди!
Нурла двинулся вперед, за ним, хромая на правую ногу, спешил мясник и вел за собой длинную цепь возмущенных, решительных родичей.
Солнце уже поднялось и жгло камень. Татары поднимались в гору хорошо знакомой им тропою, вытянувшись в линию, как ползущие муравьи. Передние молчали, и только позади соседи изредка перекидывались словом. Нурла шел, напоминая движениями гончую собаку, которая уже чует дичь. Мемет, красный и мрачный, стал заметнее хромать. Хотя еще было рано, серые камни накалились, как в печке. По их голым выпяченным бокам, то круглым, как гигантские шатры, то острым, как застывшие волны, стлались мясистые листья ядовитого молочая, а ниже, туда, к морю, сползал меж синей груды камней ярко-зеленый каперс.