Повезло?

- Еще как прав. Там такое… Детей вытащили только двенадцать, и те в таком состоянии, что… Выродки! Наши как увидели, вызвали армейцев и госпиталь, а сами подняли всех, до кого достали, и на штурм банка. Только у тех, похоже, какая-то тварь на радио сидела, так что нас встретили… Машину одну РПГ-хой сожгли, да и снайпера, уроды, троих наших положили раньше, чем мы сообразили. Пока их подавили, пока подогнали бэтры, есть тут у некоторых кое-что, пока вышибли ворота вместе с забором… Один «бардак» сгорел вместе с экипажем, снайперы и дернуться не давали, башнер орал, живой был еще… там этих уродов человек тридцать оказалось, а нас не больше полусотни – сначала... Пока весь город подняли, пока шахтеры подтянулись, да и армейцы добро получили… Потом тупо задавили уродов огнем. Кстати, Бриневского вместе с сыночком, ты его сегодня видел, взяли живьем, второй сдохнуть сумел, мразь! Завтра судить будем, и…вешать, наверное. Народ организуется в милицию, армейцы прибыли и сейчас внимательно шерстят документы. Да, один капитан спросил меня, почему вдруг мы поперлись в детдом, еще так интересно спросил… как-то так: «Если б не знал точно, что он в госпитале, сказал бы, что без Маньяка тут не обошлось! Слишком на него похоже, тихо жить не может…». Ты не в курсе, про кого это он?

- Как капитана звали? – уточнил я.

- Маслов, кажется. А что, знаком?

- Слушай, Трофимович, может, еще по стопарю, а? Тебе легче будет, да и мне не помешает грамм пятьдесят. – перевел на другое разговор я. Заедов не стал настаивать, но вот смотрел на меня абсолютно трезвым взглядом. Нда, разговор не последний… Ну и ладно, переживем.

Верхний Волок, 36-е число 9-го месяца, день.

Ох и погода. С утра дождь, вечером наверняка тоже будет дождь, сейчас нет дождя, но влажность такая, что лучше бы был дождь… Я мокрый и злой. Одолженный мне дождевик бесит своей жесткостью и размером – маловатый он для меня. На ногах – промокшие «непромокаемые» канадские армейские ботинки. На голове – панама-«афганка» и капюшон, кепка мокрая от пота, все остальное от дождя. В руках винтовка FN, без оптического прицела – он в такую погоду и нахрен не нужен, один черт не видно ничего дальше полусотни метров. Винтовку я стараюсь прикрыть от влаги, что получится – увижу позже. Под плащом – швейцарский агрегат, «короткий». Дождь прекратился минут сорок назад, и вот-вот сорвется снова. Охота, туды ее…

Выехали утром – оказалось, Игорь не участвовал в бою, работал эвакуатором из детдома. Вроде бодрится, но на висках седина пробилась… Он же рассказал, что теперь город закрыт, армейцы-контрики ищут всех хоть как-то причастных, шерстят жестко и без малейшей жалости. Народ на взводе, взятых под стражу охраняют человек сорок, из них армейцев только восемь, остальные местные. Охраняют и от желающих их на кол натянуть, и от «случайного самоубийства», уж очень жуткие вещи в этом пансионе нашли. По меркам этого мира и Протектората, в Дагомее и не такое увидишь, по слухам, но вот здесь и сейчас… Участковый наш, к собственному удивлению, чуть не в герои попал, народ наглухо уверен, что доблестный служака самолично раскрыл преступление и при помощи немногих людей, кому мог доверять безоговорочно, помчал захватывать бандитское гнездо! В общем – герой и молодец. Да, в целом, и действительно молодец – в детдоме охраны восемь рыл было, и сдаваться они не собирались. Их просто нахрапом взяли, неожиданностью, а потом двое пацанов заорали из подвала, оба недавно прибывшие были и еще не до конца запуганные… Дальше – троих охранников, рыпнувшихся к стволам, положили на месте, еще двое без сосзнания, остальные струсили и попадали на месте. Поваров и… воспитателей… в общем, их последние дни будут болезненными и очень, очень долгими. Двух низовых армейцы уже отдали людям, Игорь не стал распространяться, буркнул что-то про термитов, и перевел разговор на другое. А сам Игорь вспомнил про оголодавших сестер и предложил еще двум приятелям все-таки устроить последнее сафари в сезоне – правда, без Трофимыча, ему не до того сейчас. Утром меня подняли и почти спящего загрузили в кузов, еще один такой же, Макар, «ровесник», рядом устроился, и двинули. Часть дороги я прокемарил, часть провел в попытках хоть как-то удобнее устроиться. Тот, кто говорил о комфорте отечественного военного транспорта как о категории отрицательной, был тысячу раз прав! Каждая кочка на дороге предназначалась специально для того, чтобы как следует тряхануть кузов или крепко пнуть меня лично в ребра. К концу движения я полусидел, полувисел на лавке вдоль борта и покорно ждал, когда же все это безобразие закончится.