Повод для оптимизма? Прощалки

Я, как вы знаете, вообще человек либеральных взглядов, который, в отличие от консерваторов и, в частности, от Госдумы, считает, что должно быть больше законов разрешающих, а не запрещающих. Но все-таки должны же быть какие-то разумные пределы. Понятно ведь, что если человек в общественном месте орет Heil Hitler и выбрасывает руку с соответственным жестом, это не просто выражение личного мнения. Пускай он это делает дома, например, в туалете.

Я, например, вижу прямую связь между вот такой сверхлиберальной, политкорректной политикой и огромными успехами на нынешних выборах в европейский парламент правых, консервативных, шовинистических и прочих групп.

Вообще когда-то мне пришла в голову следующая мысль: можно так далеко зайти «слева», что ты потом окажешься «справа». Это вам, может быть, покажется парадоксом, но вы подумайте.

* * *

Через несколько дней, 6 июня, исполнится семьдесят лет со дня высадки союзнических войск в Нормандии, в Америке эта дата называлась D-Day – День Д. Вообще в Америке так обозначается день начала военных операций, любых военных операций, но этот D-Day был особым. Он олицетворял собой, пожалуй, в наиболее ярком виде единение всех тех, кто боролся против нацизма: СССР, США, Великобритании и Франции.

Я хорошо помню этот день, мне было десять лет, я жил в Нью-Йорке и подрабатывал тем, что разносил газеты. Тогда, в 1944 году, еще мало подписывались на газеты, и такие мальчишки, как я, разносили или развозили их на велосипедах. В Америке, в отличие от Европы, тогда не было (и до сих пор, кстати говоря, нет) общенациональных газет. Каждая газета принадлежит какому-то городу. Ну, и я, живя в Нью-Йорке, разносил, конечно же, нью-йоркские газеты. Будучи мальчиком любопытным, я всегда смотрел, а что там написано в заголовках, и так как это были газеты разные, то всегда заголовки были разные, но не в этот день. В этот день заголовки были все совершенно одинаковые – «D-Day: высадка в Нормандии». Я хорошо помню чувство радости и даже, пожалуй, гордости, которая захлестнула меня, французского мальчика, сына русского отца, живущего в Америке. Я отлично помню это чувство и чувство того, что мы все вместе, и что слово «союзники» звучало особенно сладко.

Но с тех пор утекло много воды, и некоторые забыли о том, что мы были союзниками, и некоторые сделали все возможное, чтобы мы это забыли.

Шестого июня встретятся в Нормандии все лидеры тех стран, союзниц. Отношения между ними ныне сложные. Правда, президент Франции Олланд говорит, что вне зависимости от нынешних отношений невозможно забыть о миллионах жизней, отданных советскими людьми ради этой победы.

Хочется надеяться, что никто не забыл вообще ничего, хочется надеяться, что дух этого прошлого настроит и Путина, и Обаму, и Кэмерона, и Олланда на то, чтобы снова быть союзниками. Очень хочется.

* * *

Когда зимой прошлого года исполнялось семьдесят лет Сталинградской битве, многие ветераны этого великого сражения обращались к городской власти, да и не только к городской, с требованием вернуть городу его прежнее название. Их понять можно, для них Сталинград – это память о подвиге, это память о великой битве. Сам Черчилль, который не сильно любил СССР и Сталина, называл Сталинградскую битву «петлей судьбы, от поворота которой зависит исход войны». Ну, не говоря о том, что, конечно, название Волгоград вообще лишено всякого содержания. Уж лучше бы вернули название Царицын.

Совсем недавно президент Путин высказался в том роде, что решение о возвращении прежнего названия можно было бы принять на городском референдуме. Ну вот, наверное, это так, коль скоро закон так гласит. Но у меня возникли некоторые вопросы.

В 2002 году президент Путин высказался против возвращения названия Сталинград, потому что возвращение прежнего имени, я его цитирую, «породило бы какие-то подозрения в том, что мы возвращаемся к временам сталинизма». Вот я хотел спросить: при возвращении прежнего имени сегодня уже не возникнут такого рода подозрения? Или, если раньше нас это беспокоило, то сегодня это, может быть, нас уже не беспокоит? Мол, подозревают, ну и бог с ними. Или, может быть, и в самом деле мы возвращаемся ко временам сталинизма и поэтому нечего особо беспокоиться?

Я задаю эти вопросы без всякой иронии. Я просто хочу понять, что происходит и что изменилось за эти двенадцать лет.

* * *

Обычно эта программа выходит в последний понедельник июня, а потом она уходит в отпуск, и ваш покорный слуга также.

Но вообще этот год несколько необычный, тут возникла масса всяких событий. В частности, скажем, Чемпионат мира по футболу – это одно событие. Ну а другое – это то, что у меня есть некоторые неожиданные обстоятельства, в том числе и новые съемки. Поэтому мы уходим из эфира именно сегодня, в предпоследний понедельник, а не последний. И возвращаемся, я полагаю, где-то в середине сентября.