Поводырь - 4

- Вас невозможно не любить, - она была очень похожа на Дагмар. Даже удивительно было, как же я прежде этого не видел. И я, отыскивая дорогие сердцу черты на лице Нади, говорил совершенно искренне.

Фрейлина совсем по-немецки, как бы - саркастично, пыхнула губками, но, тем не менее, немного подвинулась ко мне по обширному дивану экипажа. Я быть может и этого бы не заметил, путешествуя в облаках сладостных воспоминаний, но тут коляска стала притормаживать, следом за головной объезжая какое-то, пока мне не видимое препятствие на дороге, и легкое движение девушки обернулось в итоге чуть ли не падением мне на колени. И сразу, следом - я даже выдохнуть не успел, после ощутимого толчка локтем под ребра, раздался выстрел.

Мадемуазель Якобсон, как выяснилось, своим неловким падением, буквально спасла мне жизнь. Тяжелая пуля из кавалерийского пистоля чиркнула по кожаной кладке сборной крыши справа от меня, немного изменила траекторию, и с треском расплющилась о кирпичную стену Асташевского особняка. А потом уже и я выдернул из кармана револьвер, и конвойные атаманцы не растерялись - облако сгоревшего черного пороха четко указывало на злоумышленника.

На счастье, пистоль у террориста был только один. И шанс выстрелить второй раз никто ему давать не собирался. Я так даже подумать не успел, как уже принялся давить на тугой курок, вгоняя одну за другой - три пули в серый силуэт душегуба. Пока злодей не рухнул на тротуарные доски.

Но и после, когда возле тела засуетились полицейские и конвойные атаманцы, я так и не выпустил из рук ребристую рукоять пистолета. Голова взрывалась болью. Я уже не мог с уверенностью сказать - остатки ли клочьев порохового дыма проносятся мимо, или это в глазах плавают какие-то пятна.

- А вы, Герман, везунчик, - сжав мне плечо неожиданно сильными пальцами, заявила мадемуазель Якобсон. - Видно, для чего-то важного вас Господь предназначил, что не дал злу свершиться. Злодей-то именно в вас, сударь, метил.

#10

Триумф

Напавшего на меня террориста опознали только благодаря сделанной в ателье мадам Пестяновой фотографии. И когда Томский полицмейстер и мой друг, Фелициан Игнатьевич Стоцкий, спустя три дня явившийся ко мне с отчетом, назвал имя, первое, о чем подумалось - что это не иначе, как жирная точка, в первом томе романа о новой моей жизни. Что это не первое на меня покушение, и, боюсь - не последнее. Но, тем не менее, именно этот выстрел подвел итог первым двум годам моего пребывания в этом теле. В этом веке. В этом Томске.

Убитого мной злоумышленника звали Амвросий Косаржевский, и он, до недавнего времени, был мужем Карины Бутковской. Я уже, кажется, говорил, что в деревеньке Большое Кривощеково, путешествующий в Томск доктор Зацкевич принимал у Карины роды. Как акушер сам потом рассказывал - случай был тяжелым. Плод занимал неправильное какое-то положение, и если бы не своевременное вмешательство доктора, с большой вероятностью, дело могло закончиться смертью и матери и ребенка.

И все-таки, Карина разрешилась от бремени. Малыш, мальчик, которого нарекли при крещении Аркадием, был вполне здоров. Что нельзя было сказать о самой роженице. Ей требовался постоянный врачебный надзор, о чем, конечно же, нельзя было и мечтать в глухом приобском селении. И Амвросий решил перевезти жену в Томск.

Каким-то волшебным образом им удалось-таки пробраться до самой переправы через Томь. Проехать триста с лишним верст по тракту, не встретить ни единого татарского разъезда, не нарваться на распоясавшихся на дорогах разбойников, и на берегу реки, в получасе от города, узнать, что ссыльнопоселенцам, да еще и полякам, приказом тайного советника Лерхе, въезд в столицу края запрещен. Калтайские татары, охранявшие Томские паромы, не понимали и половины слов, которые говорил им белый от ярости поляк.

Карина умерла, и пан Косаржевский похоронил ее прямо под соснами на берегу. Пробормотал молитву, снял с ее шеи серебряный крестик, и закопал. А потом, прижав в себе кулек с тихонечко пищавшим ребенком, сел в лодку, рассчитался с перевозчиком тем самым Карининым нательным крестом, и поплыл на другой берег. Мстить.

Оружие нашлось в схроне, в подвале "польского" клуба. Ребенка Амвросий оставил на попечение присматривавшего за усадьбой сторожа, зарядил пистоль, и отправился меня убивать.

Такая вот вышла грустная история. Дамы ревели в три ручья, заляпав слезами дешевую бумагу отчета судебного пристава.

К слову сказать, Аркашу Косаржевского взяли на воспитание, можно считать - усыновили, Цыбульские. Своих детей им Господь не дал. Злой народ шептал, дескать - не тем перстом Захарка молится, оттого и не выходит у них ничего. Пока дела у Цыбульского шли не шатко не валко, он особенно и не переживал. Потом, как деньги в семье завелись, и появилась уверенность в будущих днях, задумываться стал - кому свое, немалое уже, богатство оставит?! Так что Захарий Михайлович с Феодосьей Ефимовной, это громкое событие с пальбой на главной улице города, за знак с Небес приняли.