Поворот рек истории

– Сейчас вам сюда, батенька, – приговаривал он. – Но завтра, перед отъездом – слышите? – обязательно к нам! Вот вам и адрес.

Он сунул мне в карман картонный прямоугольник визитной карточки и исчез так же внезапно, как появился.

– Постойте! – вознегодовал я. – А как же мое выступление? Вы разве не станете слушать?

Но мне ответил отнюдь не Ильич.

– Богдан Илларионович! Что же вы стоите на лестнице подобно статуе, посвященной самому себе?!!

Я обернулся. Вниз по ковровой дорожке, устилавшей лестничный марш, ко мне спешил мой всегдашний издатель господин Кудесников.

– Все уже собрались. Ждут вас. Скоро начнут роптать, – щеки Кудесникова зарделись от волнения.

– Куда же делся профессор Ульянов?

– Владимир Ильич? О нем и не мечтайте, Богдан Илларионович! Ульянов – звезда, уместная, пожалуй, и столичному небосклону. Как, вы не слышали? Вся Казань бурлит. Получено поощрительное письмо от Государыни. Блестяще! Конгениально! Грациозно!

– Грациозно?..

– Ах, Богдан Илларионович, не придирайтесь к стилю. Владимир Ильич – и воспитатель аспирантов, и общественный защитник, и автор статей по римскому праву, и рецензент, и опора генерал-губернатора, и отец многочисленного семейства, и щеголь, каких мало. Впрочем, вы сами же видели? Вы ведь только что говорили с ним, не так ли? – осыпая вопросами и эпитетами, господин Кудесников влек меня вверх по лестнице.

– Многочисленное семейство? Я как раз приглашен к завтраку… Владимир Ильич ссылался на Адель Леонидовну… если бы не отъезд в Самару…

– …вы непременно должны принять приглашение. Тем более, если ссылался на Адель. Ну? Вперед, мой друг!

Господин Кудесников распахнул передо мной дверь аудитории Зайцева, сразу обе створки, и я едва не захлебнулся в пучине гуманитарных наук.

Увлеченный диктовкой, не сразу замечаю, что Настасья Константиновна снова остановила работу.

– Вы ведь не против фразеологизма «высочайшая честь»? – насторожился я.

– Я? Пожалуй, все мои карандаши затупились. Надо бы очинить.

Покликали Илону. Та принесла в горсти несколько остро очиненных карандашей и, по счастью, быстро удалилась, не издав ни единого звука.

– Я продолжу о Казани. Именно там мною было обретено второе письмо, – предупредил я.

– Как вам будет угодно, – был ответ.

– Мама! К папе пришел какой-то человек! – прокричала девочка лет десяти, живая, ловкая, с золотыми искорками в раскосых глазах.

– Маша! У «какого-то человека» должно же быть имя. Он представился? – отвечал из комнат женский голос.

– Представился! – девочка беспомощно глянула на меня. Но беспомощность ее через мгновение сменилась отменной и безусловной решительностью.

– Я не смогла запомнить имени, а карточки он не дал!

– Богдан Илларионович Огородников, – с вежливым поклоном произнес я. – Знакомый Владимира Ильича и Ольги Ильиничны и… Он должен помнить меня.

– Папа помнит всех, – подтвердила девочка.

Простучав башмаками по дощатому полу веранды, прошмыгнула в комнаты.