Читаем Повседневная жизнь, досуг и традиции казацкой элиты Украинского гетманства полностью

Если пьесы были и обязательным, и любимым развлечением преподавателей и студентов, а также элиты украинского общества, то панегирики были принятой нормой общения (или подношений). Вирши же являлись удовольствием для души. Стихи писали Стефан Яворский и Феофан Прокопович. Последний стал основателем украинской школы риторики и автором многочисленных пьес весьма светского характера.

Стефан Яворский посвятил трогательные «вирши» своим книгам и библиотеке (заметим, что у него была одна из лучших библиотек в Украинском гетманстве):

«Горе мені: мої очі розлучаться з вами навікиТа й не спроможуться вже душу мою насититьВи-бо єдині були мені нектаром, медом поживним;З вами на світі, книжки, солодко жити було»[569]
.

Перу Б. Хмельницкого приписывают думу «Чайка», а знаменитую думу «Все искренне жаждут мира» написал И. Мазепа, включив в нее удивительно актуальные строки:

«Жалься, Боже, України,Що не вкупі має сини!»

Гетман был также автором небольших виршей, написанных по-польски[570]. На смеси польского с латынью писал свои знаменитые панегирики Ф. Орлик. Вирши сочинил (в весьма трагической для себя ситуации) и другой выпускник Киево-Могилянской академии – И. Выговский:

«Продам Бар и Руду,І заграю Ляхам в дуду
Будуть вони плясатиІ Виговського вспоминати»[571].

Интересно, что вопреки расхожему мнению, многие вирши писались авторами не по-польски (очень популярном тогда языке, сравнимым с французским в Российском империи), а по-украински. Например, небольшой вирш на падение Каменца-Подольского (1670 г.), написанный, вероятно, Варлаамом Ясинским, будущим архимандритом Киево-Печерской Лавры, ректором Киево-Могилянской академии и митрополитом киевским:

«Смутные трены свѣтѣ[572] ся справують,Же остатьнѣи лѣта наступають.Земля спустѣла
Турецкого племья купалаВсего свѣта панства Подоля ревне здихаетъУкраина тяжзко здихаетъО тим Камьянѣче городе славѣним,То же бувавъ же на весь свътъ, свътъ славъним.Тепера в тобъ зостають турки и съ татари.
Где твоя слава Камянѣче славий?»[573]

Тот же М. Ломоносов, ставший основателем современной русской поэзии, увлекся стихотворством, прочитав рифмованный псалтырь выпускника Киево-Могилянской академии Симеона Полоцкого. Поэтическое изложение церковного текста так поразило Михайло, что он, как впоследствии говорил Н. И. Новикову, «получил желание обучаться этому искусству»[574]. Преподавателем пиитики в Москве у Ломоносова был другой могилянец, Федор Кветницкий. Именно он стал первым, кто одобрил один из школьных опытов Ломоносова в русском стихосложении.

Если сочинение стихов – неожиданный для многих вид досуга казацкой элиты, то природная музыкальность большинства украинцев – широко известный факт. Но какое отражение нашла эта способность во времена Украинского гетманства? Как и что пели? На чем аккомпанировали?

Начать, наверное, следует с церковного пения, принесшего украинцам славу далеко за пределами своей родины. Именно они привнесли партесное, или многоголосное, пение в православное богослужение. Многоголосие было распространено в Италии, в католических храмах. Именно оттуда его заимствовали православные братства, и уже в конце XVI – начале XVII веков партесное пение вытеснило в украинских храмах примитивный одноголосный распев. Уже в братских школах было введено изучение партесного пения в церковных хорах. В Киевской академии по аналогии с западными школами преподавали музыку и нотное пение. Существовали и специальные музыкальные школы, обучавшие певчих. Кроме того, в Украинском гетманстве были распространены музыкальные цеха (цеховые объединения), которые гетманы поддерживали специальными универсалами[575]. Природная музыкальность и талантливые композиторы вскоре принесли огромную популярность украинским певчим и хорам.

Большим поклонником многоголосия был патриарх Никон, который ввел в Московском государстве богослужебное употребление партесного пения. Нововведение очень понравилось царю Алексею Михайловичу, который ввел практику «выписывать» украинских певчих в Москву. Такая традиция сохранялась весь XVIII в. Как известно, именно придворным певчим начал свою карьеру сын украинского казака Алексей Разумовский.

Многоголосие требовало знание нот. П. Алеппский писал, что в соборе «есть высокая решетка, обращенная к хоросу; за нею стоят певчие и поют по своим нотным книгам»[576].

Перейти на страницу:

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное