Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет

«Аврора Карловна Демидова рассказала мне однажды очень смешной случай из ее жизни, — пишет в своих воспоминаниях В. А. Соллогуб, — возвращаясь домой, она озябла, и ей захотелось пройтись несколько пешком; она отправила карету и лакея домой, а сама направилась по тротуару Невского к своему дому; дело было зимой, в декабре месяце, наступили уже те убийственные петербургские сумерки, которые в течение четырех месяцев отравляют жизнь обитателям столицы; но Демидова шла не спеша, с удовольствием вдыхая морозный воздух; вдруг к ней подлетел какой-то франт и, предварительно расшаркавшись, просил у нее позволения проводить ее домой; он не заметил ни царственной представительности молодой женщины, ни ее богатого наряда, и только как истый нахал воспользовался тем, что она одна и упускать такого случая не следует. Демидова с улыбкой наклонила голову, как бы соглашаясь на это предложение, франт пошел с нею рядом и заегозил, засыпая ее вопросами. Аврора Карловна изредка отвечала на его расспросы, ускоряя шаги, благо дом ее был невдалеке. Приблизившись к дому, она остановилась у подъезда и позвонила.

— Вы здесь живете?! — изумленно вскрикнул провожавший ее господин.

Швейцар и целая толпа официантов в роскошных ливреях кинулись навстречу хозяйке.

— Да, здесь, — улыбаясь, ответила Демидова.

— Ах, извините! — забормотал нахал, — я ошибся… я не знал вовсе…

— Куда же вы? — спросила его насмешливо Аврора Карловна, видя, что он собирается улизнуть, — я хочу представить вас моему мужу.

— Нет-с, извините, благодарствуйте, извините… — залепетал франт, опрометью спускаясь со ступенек крыльца»{70}.

«Удивительно, как воспитание и обычаи переменяют образ мыслей не только о приличности в жизни, но даже и о благопристойности! Например, в Англии часто увидите женщин и девушек почтенных фамилий, путешествующих в почтовой карете, а в Америке встретите дам из первых фамилий, скачущих таким образом денно и ночно без проводника и даже знакомого»{71}.

В России царили другие нравы и правила приличия. Марина Ненская, героиня романа Е. П. Ростопчиной «Счастливая женщина», оставив карету и лакея, позволила себе вечером пройти пешком от одного магазина до другого. «Что стоило ей это обстоятельство, по-видимому столь маловажное! Женщины ее круга не ходят пешком по вечерам одни, и она менее всякой другой переступала обыкновенно за черту всего принятого и установленного приличиями ее света. В первый раз еще в своей жизни находилась она на улице в эту пору; она боялась, дрожала, и к душевному ее волнению присоединялся трепет женщины, выходящей из всех своих привычек. Когда она отдавала приказание своим людям, голос и язык изменяли ей, едва достало ей силы выразить свою волю. Людей удивила такая неожиданность! Лакей с изумлением посмотрел на нее!..»{72}

Дамам, однако, позволялось одним, без сопровождения мужа, делать визиты и «в публике» общаться с «посторонними мужчинами» и молодыми людьми. Но так или иначе рамки приличия регламентировали это общение. Поведение Зинаиды Вольской, ее трехчасовое уединение на балконе с молодым человеком на глазах всей гостиной дало повод к следующему замечанию «важной княгини Г.»: «Она ведет себя непростительно. Она может не уважать себя сколько ей угодно, но свет еще не заслуживает от нее такого пренебрежения… Не воображаете ли вы, что у ней пылкое сердце, романтическая голова? Просто она дурно воспитана…»{73}

«В городе много говорят о связи молодой княгини Суворовой с графом Витгенштейном. Заметили на ней новые бриллианты, — рассказывали, что она приняла их в подарок от Витгенштейна (будто бы по завещанию покойной его жены), что Суворов имел за то жестокое объяснение с женою etc. etc.Все это пустые сплетни: бриллианты принадлежали К-вой, золовке Суворовой, и были присланы из Одессы для продажи. Однако неосторожное поведение Суворовой привлекает общее внимание. Царица ее призывала к себе и побранила ее, царь еще пуще»{74}.

«Я вчера был у Кожина (В. Ф.), — записывает в 1837 году сенатор К. Н. Лебедев, — и встретился с семейством баронессы Розен: мать лет за сорок и три молодые дочери, две как бы вчерась из монастыря, изволят проводить вечера у молодого (да еще провинциального) человека. Это странно. Надобно узнать дело»{75}.

Гостеприимная Прасковья Юрьевна Кологривова также была известна своим «несоблюдением господствующих предрассудков». «В этом семействе были… княжны Вера, Надежда, Софья и Любовь, первые две — красавицы, две последние также довольно хорошенькие и все четыре весьма милые, — читаем в записках С. Г. Волконского. — … Дом Кологривовых был средоточием всей молодежи, как жительствующей в Москве, так и прибывающей из Питера. Привлечением всем был радушный образ жизни нараспашку, должен даже сказать, и слишком таков, в соображении с предрассудками того и даже нынешнего времени. Я выразил "предрассудки", потому что, несмотря на несоблюдение господствующих предрассудков при последующем замужестве всех четырех княжен, они, все четыре, были примерные жены»{76}.