Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет

«Ужин был человек на сто, очень хороший, но без преступного бородинского излишества. За одним из маленьких столиков, неподалеку от меня, сидели две дамы и трое мужчин, в числе которых был Павел Иванович Кутузов, и довольно горячо рассуждали о литературе, цитируя поочередно любимые стихи свои.

Анна Дорофеевна Урбановская, очень умная и бойкая девица, хотя уже и не первой молодости, прочитала стихотворение Колычева "Мотылек" и сказала, что оно ей нравится по своей наивности и что Павел Иванович такого не напишет. Поэт вспыхнул. "Да знаете ли, сударыня, что я на всякие заданные рифмы лучше этих стихов напишу?" — "Нет, не напишете". — "Напишу". — "Не напишете". — "Не угодно ли попробовать?"

Урбановская осмотрелась кругом, подумала и, услышав, что кто-то из гостей с жаром толковал о персидской войне и наших пленных, сказала: "Извольте; вот вам четыре рифмы: плен, оковы, безмен, подковы; даю вам сроку до конца ужина".

Павел Иванович с раскрасневшимся лицом и с горящими глазами вытащил бумажник, вынул карандаш и погрузился в думу. Прочие продолжали разговаривать. Чрез несколько минут поэт с торжеством выскочил из-за стола.

"Слушайте, сударыня, а вы, господа, будьте нашими судьями", — и он громко начал читать свои bouts-rim'es ^[96]:

Не бывши на войне, я знаю, что есть плен,

Не быв в полиции, известны мне оковы,

Чтоб свесить прелести, не нужен мне безмен,

Падешь к твоим стопам, хоть были и подковы.

"Браво, браво!" — вскричали судьи и приговорили Урбановскую просить извинения у Павла Ивановича, который так великодушно отомстил своей противнице»{6}.

Хозяева заботились, чтобы гости за столом не скучали.

Князь И. М. Долгорукий «считался в Москве одним из остроумнейших людей своего времени и первым мастером говорить в обществе, особенно на французском языке. Я помню, — вспоминает С. Т. Аксаков, — что на больших обедах или ужинах обыкновенно сажали подле него с обеих сторон по самой бойкой говорунье, известной по уму и дару слова, потому что у одной недостало бы сил на поддержание одушевленного с ним разговора. Я сам слыхал, как эти дамы и девицы жаловались после на усталость головы и языка, как все общество искренне им сочувствовало, признавая, что "проговорить с князем Иваном Михайловичем два часа и не ослабить живости разговора — большой подвиг"»{7}.

И у себя дома князь И. М. Долгоруков любил занимать гостей домашними спектаклями и веселыми рассказами, «…все его любили; никто не говорил, что он кормит дурно», — писал М. Дмитриев. Оживленный разговор мог вполне компенсировать неудачный ужин. «За веселостию разговора, за тою непринужденностию, которая была тоном его дома, наконец, за приятным воспоминанием о спектакле некогда было подумать о посредственном ужине. Шум и хохот оканчивали вечер; когда тут быть недовольным»{8}.

Неутомимым рассказчиком во время застолья был и драматург князь А. А Шаховской. П. А Смирнов вспоминал: «Как он садился за стол очень поздно, то часто обедал при гостях, завешиваясь салфеткою до самого горла, потому что в пылу своих рассказов он нередко портил платье, обливая себя соусом и супом»{9}.

Пышным застольем сопровождались собрания друзей-литераторов. Рассказывая о «пирах» в доме Н. И. Гнедича, А Е. Розен отмечает: «Беседа за столом и после стола была веселая, непринужденная; всех более острил хозяин, от него не отставали Бестужевы, Рылеев, Булгарин, Дельвиг и другие»{10}.

Карамзинисты и их друзья устраивали пиршества в доме П. А Вяземского. В написанной им «Застольной песне» упоминаются друзья-литераторы: Денис Давыдов, Ф. Толстой-Американец, В. А. Жуковский, В. Л. Пушкин, К. Н. Батюшков.

Веселый шум, пенье и смехи,

Так празднует свои потехи

Семья пирующих друзей…

Нас дружба всех усыновила,

Мы все свои, мы все родня,

Лучи мы одного светила,

Мы искры одного огня

{11}

.

Литературные обеды примиряли противников, о чем свидетельствует письмо А. А. Бестужева-Марлинского к П. А. Вяземскому: «Я позабыл вам описать, что недавно мы давали обед всем участникам "Полярной звезды". Вид был прелюбезный: многие враги сидели мирно об руку, и литературная ненависть не мешалась в личную»{12}.

«Вчера был очень приятный обед у Пушкина… После обеда долго болтали, балагурили», — писал А. Я. Булгаков брату{13}. Речь идет о В. Л. Пушкине, дяде Александра Сергеевича. Василий Львович был известным хлебосолом и славился своим крепостным поваром Власием. Приглашая друзей на обед или ужин, он рассылал им записочки в стихах. Вот одна из них — П. И. Шаликову, который бережно хранил адресованные ему приглашения и после смерти своего друга издал сборник «Записки в стихах Василия Львовича Пушкина»:

Вот, Князь любезнейший! и дрожки за тобою:

Прошу пожаловать на скромный мой обед.

Суп с жирной курицей, с полдюжины котлет,

Жаркое, кашица… вот нынешней порою

Чем потчевать тебя могу:

Я эгоист — твое здоровье берегу

{14}

.