Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет

Родители не позволяли себе бурно выражать негодование по отношению к детям: «…и хотя знатная особа не менее своих детей должна любить, как и женщина низкого состояния любит своих; однако первая должна отличать себя в поступках и избегать грубостей, в чем женщины низкого состояния могут быть извинительнее»{31}.

«Аристократическая дрессировка женщин тем и хороша, что если они и сердятся, то и тогда сохраняют изящество и никогда не возмутят тебя резкими выходками, к которым я питаю непреодолимое отвращение, и жить вместе с такой женщиной для меня немыслимо», — признавался И. С. Тургенев{32}.

Светский человек не снизойдет до проявления раздражительности и нетерпения. Когда умер князь В. Ф. Одоевский, С. А. Соболевский сказал: «Сорок лет сряду я старался вывести этого человека из терпения, и ни разу мне не удалось…» По словам В. А. Соллогуба, «таков был глава русского родового аристократизма».

Чувство юмора не покидало представителей «родового аристократизма» даже в самые трудные минуты. Когда декабристу М. Лунину «прочитали приговор о ссылке "на вечность", он фыркнул: "Хороша вечность — мне уже за пятьдесят лет". Когда генерал-губернатор в Финляндии, осматривая крепость, в которой он сидел под сырыми, потными сводами, спросил, не нуждается ли он в чем-нибудь, он ответил, что ни в чем не нуждается, кроме зонтика»{33}.

«Истинный аристократ» снисходителен к проявлению чужих слабостей. Оказавшись их невольным свидетелем, он старается остаться незамеченным.

«Отец всегда с особой нежностью вспоминал о своем старшем брате Николае, умершем в I860 году от чахотки, — пишет в «Очерках былого» сын Л. Н. Толстого. — …Отец рассказывал один забавный случай, показывающий щепетильность Николая Николаевича. Однажды он приехал к нему в его имение Никольское-Вяземское и не застал дома; брат был в яблоневом саду. Отец пошел в сад и видит: Николенька тихо сидит под яблоней и делает брату знаки, чтобы он молчал.

— Тсс, потише!

— Что ты здесь делаешь? — шепотом спросил отец.

— Тише, я смотрю, как поп Аким таскает яблоки из моего сада.

Оказалось, что отец Аким, молодой священник, только что выпущенный из бурсы, перелез через забор барского сада и, оглядываясь и не видя сторожа, набивал себе карманы яблоками. А хозяин сада смотрел и боялся одного: как бы поп Аким не заметил, что он его видит»{34}.

Подобную историю рассказывает в «Воспоминаниях» Л. Н. Толстой. Речь в ней идет об отце писателя: «Самые же приятные мои воспоминания о нем — это его сиденье с бабушкой на диване и помогание ей раскладыванья пасьянса… Помню раз в середине пасьянса и чтения отец останавливает читающую тетушку, указывает в зеркало и шепчет что-то.

Мы все смотрим туда же.

Это официант Тихон, зная, что отец в гостиной, идет к нему в кабинет брать его табак из большой складывающейся розанчиком кожаной табачницы. Отец видит его в зеркало и смеется на его на цыпочках осторожно шагающую фигуру

Тетушки смеются. Бабушка долго не понимает, а когда понимает — радостно улыбается»{35}.

Одно из правил «кодекса светских приличий» — «не ставить другого в неловкую ситуацию». Приведем характерный пример из «Записок» С. Г. Волконского: «Восторженный наполеоновым бытом в истории, я возымел желание иметь полное собрание всех его портретов, начиная от осады Тулона и до отречения в Фонтенбло, и известный книгопродавец Арторио мне это собрал… Коллекция этих портретов, переплетенная в книге инфолио, была дана мною временно на сохранение командору Лобанову, но он, вероятно, мысля, что я не возвращусь из Сибири, почел ее своею собственностью. Продал ли он ее в числе своей библиотеки или оставил у себя, не знаю, и хотя на водах в 1859 году и встречался с ним, от него ни полслова об этом, а я не упоминал ему об этом, чтоб его не затруднять ответом»{36}.

Другое правило «кодекса» — самому избегать неловких ситуаций. Попадая в неловкую или смешную ситуацию, светский человек старается скрыть свое смущение под маской улыбки или невозмутимости. Забавную историю в связи с этим рассказывает в своих воспоминаниях Д. Свербеев: