Повседневная жизнь Французского Иностранного легиона: «Ко мне, Легион!»

К пению отношение самое серьезное. В «Песеннике», который можно найти в каждой солдатской столовой или офицерском собрании, приведен «наказ» командующего легионом в 1998 году Пикемаля. Точнее, это обязанности легионера в отношении песен: отлично знать тексты песен; участвовать в групповом пении; прекратить все разговоры во время исполнения песни; замолчать и слушать, если не знаешь слов песни. Песни разучивают с помощью «запевалы» — свой «золотой голос» найдется в каждом подразделении. Обучение проходит в два этапа: сначала все вместе, встав полукругом в положении «вольно», разучивают слова и мелодию. Затем разбиваются на небольшие группы и тренируются сами. Потом снова собираются и поют уже хором. Дирижирует «золотой голос».

Для каждой песни предусмотрена и своя манера исполнения. «Дьявол шагает с нами в ногу» исполняется с сарказмом, а «Когда однажды мы уедем» — с глубоким чувством, «Вот шагает легион» — громко и раскатисто, «Солнце над несжатыми полями» — «легко, как колосок», а «Белые кепи» — наоборот, «тягуче», «Сколько уж павших» — серьезно, с тяжестью в голосе, почти надрывно.

Самая главная песня легионера и самая известная широкой публике — это гимн Иностранного легиона «Le Boudin», которую, по незнанию, чаще всего на русский язык переводят как «Кровяная колбаса». «Глянь, вот кровяная колбаса, колбаса, колбаса».

Действительно, по-французски кровяная колбаса — это «le boudin», но дело вовсе не в колбасе. На жаргоне легионеров второй половины XIX века «Le boudin» — скатка. Но отнюдь не синего шерстяного пояса, как пишут повсеместно, а верха палатки тента — средства «индивидуальной защиты» от солнца и дождя. Две деревянные палки-стойки легионер тоже носил с собой, прикрепив вертикально с левой стороны своего ранца. Форма скатки, действительно, напоминает колбасу — отсюда и появилось жаргонное название. Но зачем легионеру «глядеть» на скатку, непонятно: он и так все время таскает ее с собой…

Музыка в ритме марша была сочинена лично музыкальным начальником легиона — композитором Гийомом Луи Вилемом (его настоящее имя Букийон. Могилу его можно найти на кладбище Пер-Лашез в Париже. — В. Ж.), незадолго до отправки легиона в Мексику. Она выдержана в ритме «шага легионера», то есть 88 шагов в минуту. Автор слов неизвестен, но написаны они были гораздо позже — во время Франко-прусской войны. Тогда, в 1870 году, король Бельгии обратился к своим подданным и попросил их не участвовать в военных конфликтах во Франции, когда жители Эльзаса и Лотарингии начали массово записываться в Иностранный легион. В гимне бельгийцы — «лодыри и лежебоки». Возможно, в том историческом контексте так и случилось, но в остальное время бельгийцы — отличные легионеры. Скорее всего, это заявление — очередная легионерская «шуточка».

В вольном переложении гимн звучит так:

Вот она, наша верная скатка, наша скатка, наша скатка,Есть для эльзасцев, для швейцарцев, лотарингцев!Для бельгийцев больше нет ее, для бельгийцев больше нет ее,Они — лодыри и лежебоки!Мы — бойкие парни,Мы — пройдохи,

Мы — не обычные люди,Нам часто бывает грустно,Мы — легионеры!В Тонкине бессмертный ЛегионПод Туйенкуангом прославил наше знамя,Герои Камерона и примерные братья,

Спите спокойно в своих могилах.Наши старшие товарищи сумели умеретьЗа славу Легиона,Мы тоже все погибнем, если надо,Следуя традиции.Во время наших кампаний в дальних странах,

Лицом к лицу с лихорадкой и огнем,Забудем же вместе с нашими невзгодамиИ смерть, которая о нас часто не забывает,Мы — Легион!

Привычки и обычаи легионеров

Свои привычки, вошедшие в обычай, легионеры называют арабским словом «каида» с ударением на последнем слоге («каид» — это вождь племени в Северной Африке). Этому слову в их лексиконе примерно столько же лет, сколько и самому легиону.

Прием пищи в легионе издавна считался делом общественным — совместная еда командиров и рядовых, обильно сдобренная вином, объединяет людей, располагает друг к другу, укрепляя боевой дух подразделения. Эта демократическая привычка резко отличает Иностранный легион от других армий, скажем, британской, где общение офицеров и солдат было ограничено жесткими рамками устава. Да и в царской армии мало кто из «вашбродей» «хлебал из солдатского котелка» с простыми солдатами — суворовская привычка к полевой демократии постепенно сошла на нет.